Вопрос: Дмитрий Анатольевич, Ваша бразильская коллега сегодня уже упоминала, что БРИКС придуман экономистом «Голден Сакс» в 2001 году: тогда это была просто аббревиатура, чтобы завлечь клиентов банка. Страны уже теперь «пятёрки» очень разные, с массой взаимных противоречий, прямо конкурирующие за глобальные инвестиции. Есть ли что‑то, что действительно объединяет БРИКС, помимо высоких темпов роста и желания повысить свою роль в мире? И второй вопрос: как Вы оцениваете положение России по инвестиционной привлекательности на фоне остальных членов пятёрки?
Д.Медведев: Я, честно говоря, не помню, кто придумал аббревиатуру БРИК, потому что аббревиатура БРИКС точно тогда ещё не звучала. Но, наверное, Дилма Роуссефф права, но могу сказать, что мы придумали другую аббревиатуру, во всяком случае она уже стала достаточно популярной: после присоединения Южной Африки появилась русская аббревиатура БРЮКИ. Она в этом смысле выглядит ничуть не хуже, а расшифровывается именно по‑нашенски, то есть Бразилия, Россия, Южная Африка, Китай и Индия. Но сути это не меняет, хотя в каждом названии есть и дополнительный смысл.
Очевидно, что в настоящий момент наши страны объединяются не только по признаку растущих экономик: где‑то рост быстрее, где‑то медленнее, кто‑то в большей степени подвергся влиянию кризиса, кто‑то в меньшей, но то, что наши страны являются быстрорастущими и привлекательными рынками, никто под сомнение не ставит.
Помимо этого всё‑таки страны БРИКС теперь, после вступления, присоединения к этому формату, этому форуму Южной Африки, объединяют ещё и общие взгляды на развитие международной жизни, мировой экономики и политических процессов. И в этом смысле по ключевым вопросам наши страны действительно придерживаются близких позиций.
Смотрите также
В настоящий момент, я напомню, все страны БРИКС являются членами Совета Безопасности ООН. Мы с Китаем, естественно, остаёмся постоянными членами Совета Безопасности, остальные являются непостоянными. И, даже несмотря на некоторые нюансы при голосовании, например по ливийской резолюции, тем не менее по большинству позиций у нас очень сходные взгляды. Это показывает, что помимо собственно этого экономического признака есть нечто большее, что демонстрируют страны, а именно принципиальное воззрение на то, как должна развиваться международная жизнь, международное сотрудничество, мировая экономическая система, да и вообще как должна развиваться жизнь на нашей планете.
И насчёт инвестиционной привлекательности России. Мне бы не хотелось, чтобы моё выступление в этом плане как‑то диссонировало с тем, что я сказал не так давно про инвестиционный климат. В целом, безусловно, мы – очень привлекательная страна, потому что у нас масса возможностей, огромная территория, соответственно гигантский рынок, масса полезных ископаемых, развивающаяся экономика и экономические институты. Но у нас очень много проблем: я не хочу говорить, что мы хуже кого‑то, это было бы абсолютно неправильно, но то, что наш инвестиционный климат пока требует кардинального изменения, внимания со стороны государства, переналадки целого ряда институтов, у меня сомнений никаких не возникает. В этом смысле наша конкурентоспособность даже на фоне других стран БРИКС снижена. Нам нужно обязательно обратить внимание на инвестиционный климат, что, собственного говоря, я не так давно и сделал.
Вопрос: Удалось ли на саммите согласовать всем странам БРИКС единую позицию по Ливии, чтобы с ней выступить на Совете Безопасности ООН? И на двусторонней встрече с Президентом ЮАР шла ли речь о том, почему, собственно говоря, провалилась инициатива Африканского союза?
Д.Медведев: Я прямо скажу, что у нас в общем и целом со всеми странами БРИКС была очень близкая позиция: четыре страны по резолюции 1973 просто воздержались, а ЮАР голосовала «за», но не потому, что у них были принципиально отличные воззрения на эту резолюцию (мы понимали, за что мы голосуем или какую резолюцию мы пропускаем), а скорее из солидарности, потому что такой позиции тогда придерживались африканские объединения. Я говорил на эту тему и с Председателем КНР Ху Цзиньтао, и с Премьер-министром Индии Сингхом, и, естественно, с Президентом ЮАР Зумой, и вместе мы ещё говорили и с Президентом Бразилии Роуссефф.
У нас очень близкие взгляды на эту проблему. Они заключаются в следующем: мы исходим из того, что резолюция Совета Безопасности должна быть исполнена независимо от того, голосовали бы мы за резолюцию, как ЮАР, или воздержались. Она должна исполняться в соответствии с буквой и духом права, а не в соответствии с теми произвольными интерпретациями, которые были даны отдельными государствами. Ведь мы на что давали согласие или же голосовали: чтобы было закрыто воздушное пространство, и тем самым была предотвращена основа для интенсификации конфликта, чтобы, пардон, развести в разные стороны противоборствующие стороны. А что мы в результате получили? Получили, по сути, военную операцию, которая пока не идёт на земле, но идёт в воздухе, в которой участвует целый ряд стран, и в какой‑то момент туда подключилось НАТО как военный блок.
В резолюции об этом ничего не написано. Поэтому когда я слышу, что резолюция плохая, это неправильно. Резолюция совершенно нормальная, но резолюции нужно выполнять, а не пытаться превышать мандат, который в этих резолюциях заложен. И это очень опасная тенденция в международных отношениях. По резолюции 1973, по сути, мы наблюдаем превышение тех полномочий, которые из этой резолюции вытекают: расширительное толкование этой резолюции. Например, по резолюции, посвящённой событиям в Кот-д’Ивуаре (по‑моему, это резолюция 1975, если я не ошибаюсь), там говорится об использовании подразделений Организации Объединённых Наций, но не для того, чтобы поддерживать одну сторону конфликта в Кот-д’Ивуаре, ООН вообще не может поддерживать какую‑либо сторону, а по факту получилось именно так.
Здесь, откровенно сказать, у нас есть и вполне серьёзные вопросы к руководству Организации Объединённых Наций, потому что это очень опасная тенденция. Ооновцы уж точно должны разводить стороны, а ни в коем в случае не помогать какой‑то из сторон, даже если мы считаем, что она имеет справедливую основу. Если говорить о событиях в Кот-д’Ивуаре, то жестокости и, к сожалению, убийства совершались и с той, и с другой стороны. Поэтому резолюции должны исполняться – и исполняться в соответствии с их внутренним содержанием, в соответствии с буквой и духом этой резолюции. И в этом страны БРИКС абсолютно едины.
Вопрос: Дмитрий Анатольевич, скажите, пожалуйста, какого взаимопонимания достигли страны БРИКС по поводу юаня? Второй вопрос: не растянет ли вступление ЮАР в БРИКС процесс перехода БРИКС на расчёт в национальной валюте? И когда теоретически БРИКС может отказаться от доллара?
Д.Медведев: Напомню, что юань вообще‑то является национальным платёжным средством Китайской Народной Республики, этим всё сказано. Это вообще‑то национальная валюта, такая же, как и все остальные. При том, конечно, что экономика Китая огромная, и роль юаня как валюты в этом смысле возрастает, но мы никаких решений специально по юаню не принимали и никаких вопросов специально по юаню не обсуждали. Но мы действительно говорили в узком составе, а до этого эксперты работали в отношении того, каким образом нам быстрее переходить на расчёты в национальных валютах.
В настоящий момент страны БРИКС объединяются не только по признаку растущих экономик: где‑то рост быстрее, где‑то медленнее, кто‑то в большей степени подвергся влиянию кризиса, кто‑то в меньшей, но то, что наши страны являются быстрорастущими и привлекательными рынками, никто под сомнение не ставит.
Кстати, только что я проводил встречу с Президентом Бразилии. Мы с ней договорились, что интенсифицируем работу по возможности перехода на национальные валюты. В этом есть целый набор всем известных выгод, в том числе и меньшая зависимость от колебаний курсов резервных валют, лучшие возможности адаптации к условиям национальных экономик. Я также считаю, что мы могли бы такую систему продумать для расчётов со всеми государствами – участниками БРИКС.
Я не считаю, что здесь каким‑то исключением является, допустим, экономика ЮАР. Если они будут к этому готовы, то мы должны посмотреть и на их возможности. Потому что здесь ведь вопрос не в том на самом деле, насколько, что называется, крепка эта валюта, с которой ты собираешься осуществлять расчёты путём отчисления денег на счета, зачёты соответствующих требований в национальных валютах, а вопрос в том, насколько это удобно. Я считаю, что идея перехода на национальные валюты вполне оправдана. И мы будем продолжать этот курс. По сути, об этом говорится в декларации, принятой по итогам сегодняшнего заседания БРИКС.
Вопрос: Дмитрий Анатольевич, во время переговоров с китайским лидером поднимался ли вопрос о том, что мы должны увеличить поставки по магистрали Восточная Сибирь – Тихий океан с 15 миллиардов кубических метров газа до 30?
Д.Медведев: Вы имеете в виду наши газовые отношения, потому что Восточная Сибирь и Тихий океан – это всё‑таки у нас в основном нефтяное направление.
У нас есть два маршрута, которые действительно у нас с китайцами являются основными вопросами будущих поставок: это восточный маршрут и западный маршрут. В настоящий момент мы идём к тому, чтобы начать работу по этим двум направлениям. В принципе мы обсуждали эту тему с Председателем Ху Цзиньтао, говорили, чтобы интенсифицировать работу соответственно между компаниями и ведомствами двух стран для того, чтобы быстрее согласовать условия поставок газа по западному маршруту и соответственно чуть позже – по восточному.
Вообще‑то речь идёт о текущем годе, имею в виду согласование базовых условий. Естественно, поставки начнутся позже. Если мы сможем договориться по ценовым параметрам (у нас сомнений в этом особых нет, хотя, естественно, каждая сторона печётся о своих коммерческих интересах, это нормально), позиции сейчас сближаются, и тогда можно считать, что основной вопрос в этом смысле снят. Мы исходим из того, что сейчас это важнейшая энергетическая тема между двумя государствами. Позиции сближаются – надеюсь, что в ближайшее время точки консенсуса будут найдены.
Вопрос: Сегодня обсуждались ситуации в Ливии и Японии. Очевидно, что ситуация в Японии вышла далеко за рамки самой Японии. На примере самой Японии особенно заметно, что какой-никакой механизм разрешения военных конфликтов есть – при участии Совета Безопасности ООН, а механизма реагирования на стихийные бедствия и техногенные катастрофы нет. Вы сегодня говорили о таком механизме – как он может выглядеть, возможно ли создание такого механизма только для БРИКС, или такая опция может появиться в рамках Совбеза ООН?
Д.Медведев: Я думаю, что Вы понимаете, что механизм реагирования на природные катаклизмы и техногенные катастрофы ещё сложнее, чем механизм реагирования на вооружённые конфликты или на события, подобные Ливии. Очевидно, что в ряде случаев у человечества даже нет ресурсов, чтобы предотвратить такие катастрофы и даже локализовать их последствия. Но стараться двигаться в этом направлении необходимо.
Мы обсуждали эту тему – более того, Россия выступила с соответствующей инициативой о том, чтобы создать такой механизм. Он может быть не только в масштабах БРИКС, тем более что эти катастрофы случаются вне зависимости от принадлежности к тем или иным государствам. Мы просто хотим подать пример и создать подобный механизм консультаций и спасения в тех или иных ситуациях. В целом я даже не исключаю возможности создания соответствующих фондов, дав тем самым пример и для других государств.
Я считаю, что можно было бы, начав со стран БРИКС, в конечном счёте распространить этот механизм и на механизмы, существующие в формате Организации Объединённых Наций. Это не значит, что там ничего нет. Но какого‑то универсального механизма нет точно. И что ещё важно, на мой взгляд, так это всё‑таки реализовать действующее международное право, касающееся эксплуатации атомных электростанций.
Дело в том, что авария, которая произошла в Японии на «Фукусиме-1», показала, что международное законодательство в этом смысле практически не регулирует вопросы, связанные с подобного рода катастрофами, особенно если эти катастрофы приобретают трансграничные измерения. А катастрофы, подобные этой, в любом случае так или иначе выходят за границы одного государства, и нам нужно подумать, чтобы такое законодательство создать. Поэтому мой ответ утвердительный: нам нужно создавать такой механизм предотвращения и локализации техногенных катастроф и природных происшествий, делать его открытым для государств, желающих к нему присоединиться.
То, что наш инвестиционный климат требует кардинального изменения, внимания со стороны государства, переналадки целого ряда институтов, у меня сомнений никаких не возникает. В этом смысле наша конкурентоспособность на фоне других стран БРИКС снижена. Нам нужно обязательно обратить внимание на инвестиционный климат.
Вопрос: Делая сегодня заявление для прессы, Вы сказали о том, что предложили своим коллегам по БРИКС усилить научно-техническое и инновационное сотрудничество. Послезавтра Вы, собственно, посещаете Гонконг, где тоже будете поднимать эту тему, тему инноваций. Насколько коллеги восприняли это Ваше предложение? Может быть, есть уже какие‑то проекты в рамках Сколкова?
Д.Медведев: Вы знаете, мы все, страны БРИКС, сейчас занимаемся тем, что создаём такую основу инновационной экономики: кто‑то быстрее, кто‑то медленнее, у кого‑то больше успехов, у кого‑то меньше, поэтому в этих исследованиях заинтересованы абсолютно все. Может быть, несколько удивительно прозвучит, но вчера я достаточно подробно обсуждал инновационную тему с новым участником БРИКС – Президентом ЮАР. Несмотря на то что у них там тоже свои сложности, тем не менее экономика ЮАР самая большая на африканском континенте, и они хотят развивать научные проекты. Мы говорили об этом и с Президентом Бразилии, в том числе о Сколкове, и с Председателем КНР; практически со всеми главами государств я говорил на эту тему.
Что касается конкретного сотрудничества, то они, конечно, по различным странам разнятся: для кого‑то интересен ГЛОНАСС и запуск спутников, мы с ними это обсуждали; для кого‑то интересно, допустим, участие в российских технопарках типа Сколково, и мы туда всех приглашали. Конечно, для нас был бы весьма интересен опыт Китайской Народной Республики, как и других государств. Поэтому, в общем, со всеми государствами речь об этом шла. Но направления по каждому государству свои.
Вопрос: Десять пунктов, которые Вы огласили в Магнитогорске, наделали много шума в бизнес-сообществе и не только. На какой период времени Вы рассчитываете эту реформу, явно не на год? И хочется узнать, что дальше нам ждать?
Д.Медведев: Явно не на год: я хотел бы это сделать гораздо быстрее. Во всяком случае некоторые поручения, которые вытекают из магнитогорских тезисов, должны быть исполнены либо немедленно, либо в течение совсем короткого срока. Вот если взять, например, советы директоров, чего там рассусоливать год? Значит, там установлены сроки: одну часть чиновников, одну часть руководителей Правительства мы выведем из советов директоров до середины года, а вторую – к 1 октября. Так что это должно быть реализовано быстрее. Какие‑то позиции должны быть, конечно, реализованы с учётом созревания всех возможных условий.
Хотел бы особенно обратить внимание на то, что я, выступая в Магнитогорске, сказал о том, что перечень этих поручений не замкнутый и не исчерпывающий. И если я посчитаю правильным, то я буду дополнять эти поручения указанием на те слабости в инвестиционной политике, которые существуют. Эта работа не заканчивается, но поручения все имеют конкретный срок реализации. Кстати, собственно по итогам магнитогорского совещания я уже подписал конкретный набор поручений с указанием конкретных исполнителей и сроков. В основном, конечно, это Правительство, и в значительной мере все эти поручения по срокам укладываются в рамки этого календарного года.
Вопрос: А какое‑то продолжение у Вас сейчас уже намечено?
Д.Медведев: Намечено, я работаю сейчас над этим.
Вопрос: В Белоруссии произошёл теракт в минском метро, при этом очень необычно слышать, что это именно в Белоруссии произошло, потому что всегда страна позиционировалась как очень спокойная, очень тихая, где нет никаких проблем. Как Вы считаете, означает ли этот теракт, что всё не так просто и стабильно в этой стране, то есть вообще о чём говорят эти события?
Д.Медведев: Вы знаете, прежде всего хотел бы ещё раз всем нашим белорусским друзьям, жителям Белоруссии выразить соболезнования от имени российского народа: это тяжелейшее происшествие, тяжелейшее преступление.
К сожалению, в нашей стране очень хорошо знают, как такие вещи происходят и какие тягчайшие последствия они создают. Я имею в виду не только гибель людей: их вообще не вернуть, это даже обсуждать никакого смысла нет, – я имею в виду последствия психологического плана, потому что после теракта в обществе наступает шок, и общество должно с этим шоком справиться. И ответственность за то, чтобы преодолеть этот шок, найти преступников, создать условия для предотвращения подобных терактов в будущем, конечно, всецело всегда лежит на руководстве государства. Надеюсь, что руководство Белоруссии с этим вызовом справится.
Механизм реагирования на природные катаклизмы и техногенные катастрофы ещё сложнее, чем механизм реагирования на вооружённые конфликты. Очевидно, что в ряде случаев у человечества даже нет ресурсов, чтобы предотвратить такие катастрофы и даже локализовать их последствия. Но стараться двигаться в этом направлении необходимо.
Что касается ощущений, это очень печальное трагичное событие. Надеюсь, что правоохранительные органы выяснят, кто к этому причастен (информация о том, что вроде бы кто‑то арестован или определён, уже прошла), но по нашему опыту могу сказать так: гораздо проще установить исполнителя, нежели понять, какие механизмы были использованы, кто был организатором преступления, какие цели он преследовал – если нет, конечно, абсолютно очевидной версии. Наши белорусские коллеги сегодня должны на это направить основное внимание, но это вопрос правоохранительных служб.
Что касается спокойствия или неспокойствия, то, конечно, в России гораздо больше всякого рода накопившихся проблем, потому что Россия – большое, многонациональное государство, самое крупное на планете. Это не значит, что нет никаких проблем в относительно небольших государствах типа Белоруссии. Сегодня никто не отделён глухой стеной от событий, происходящих в мире. И то, что произошло в Минске, показывает, что преступники, мерзавцы, те, что заложили это взрывное устройство в минском метро, они есть везде. И у нас в стране они есть, и во многих других странах. К сожалению, эта зараза сегодня пришла и в Белоруссию. И белорусским руководителям ещё предстоит многое сделать для того, чтобы провести реабилитацию общих настроений, которые вызывают такое рода преступления. Это всегда очень тяжело и для самих людей, и для тех, кто обязан защищать их покой, спокойствие, – для властей. Надеюсь, что наши партнёры с этим справятся.
Мы им будем помогать. Вы знаете, я с самого начала, буквально через полтора часа после теракта разговаривал с Президентом Лукашенко, сказал ему, что мы не только соболезнуем, но и готовы принять активное участие в расследовании. Я дал поручения директору ФСБ Бортникову, Министру здравоохранения и социального развития Голиковой, чтобы они в рамках, к сожалению, уже существующей у нас технологии отправили туда специалистов, чтобы они провели необходимые следственные действия, чтобы помогли в лечении травм минно-взрывного характера. Конечно, мы готовы помогать и другими возможными способами, потому что мы понимаем, что эта трагедия произошла у близкого братского нам народа.