Вопрос: Уважаемый господин Президент, разрешите вначале поблагодарить Вас за то, что Вы даете нам интервью.
Ваша идея по поводу участия России в работе Организации Исламская конференция вызвала неоднозначную реакцию. Кто‑то говорил, что господин Путин хочет отвлечь внимание от событий, которые происходят в Чечне. Многие сказали, что на самом деле у Президента России искреннее желание сотрудничать с исламскими странами. Ваше мнение?
В.Путин: Конечно, это искреннее желание сотрудничать с арабскими странами. И не просто сотрудничать, а восстановить сотрудничество, потому что еще во времена Советского Союза у нашей страны, а позднее у России складывались очень теплые, дружественные, долгосрочные отношения с подавляющим большинством мусульманских стран мира. Мы были основными союзниками большого количества мусульманских и арабских стран. Я уверен, что и мусульманский мир, и Россия заинтересованы в восстановлении этих отношений. И не просто в восстановлении, но и развитии новой ситуации в мире.
Кроме того, хорошо известно, что в России проживает 20 миллионов мусульман. Это даже больше, чем в такой мусульманской стране, в которой мы сейчас с вами находимся. В Малайзии, по‑моему, 16 миллионов жителей, из них около 14 миллионов мусульман, у нас 20 миллионов. Причем в отличие от, скажем, мусульман, которые проживают в Западной Европе, наши мусульмане – это россияне. У них нет другой родины. И в этом смысле Россия, конечно, часть мусульманского мира. Во всяком случае, наши мусульмане не должны себя чувствовать людьми второго сорта в мусульманском мире. Они имеют право прямых контактов с мусульманским миром через представительные международные организации, одной из которых является Организация Исламская конференция. Здесь же представлены 57 мусульманских стран. Это во‑первых.
Во‑вторых, Россия – многоконфессиональная страна. Всегда так было, всегда Россия занимала особое место между Западом и Востоком, была каким‑то связующим звеном между Западом и Востоком. Конечно, и сегодня в сегодняшнем сложном мире Россия вполне может исполнять такую роль.
Есть внутриполитические соображения и другого характера. У нас 20 миллионов мусульман, но 125 – немусульман. У нас в основном христианская, православная страна. И эта часть населения России тоже должна понимать, что государство уважает законные права и интересы их соотечественников-мусульман. Это путь к конфессиональному миру, к уважению прав и интересов друг друга.
Россия жила в таком состоянии столетия. У нас есть свой опыт взаимодействия религий, народностей, наций. И это положительный опыт. Мы намерены укреплять его дальше в современном мире. И трансформировать все положительное, что у нас есть, вовне.
Что касается Чечни, то должен вам сказать, что задача моя заключается не в том, чтобы отвлечь внимание от Чечни, а наоборот, привлечь внимание к тому, что там происходит, и объективно проинформировать весь мир, и мусульманский мир в том числе, о процессах, которые в Чечне происходят.
Если Вы затронули, я думаю, мы еще поговорим на эту тему, если интерес есть, а наверняка он есть, – могу и сразу сказать. Мы, как Вы знаете, несколько лет назад признали независимость Чечни де-факто. Де-юре не признавали, а де-факто признали. Никакой независимости реально чеченский народ не получил. Он оказался, по сути, оккупированным силами, которые, прикрываясь исламом, на самом деле пропагандировали совсем другие идеи, чуждые самому исламу, потому что ислам – это мирная религия. Она так же, как и любая другая мировая религия, проповедует общечеловеческие ценности, доброту, любовь к человеку, гуманизм.
Кроме того, в 99-м году, как Вы знаете, с территории Чечни было просто совершено нападение на соседнюю, тоже мусульманскую, Республику Дагестан. И народ Дагестана взялся за оружие, призывая центральные власти страны оказать им помощь. Я никогда не забуду тех кадров, моментов, когда я лично наблюдал это и по телевидению, и в Дагестане, потому что я выезжал на место событий, встречался там с людьми. Все это заставило нас принять решительные меры по пресечению террористических актов.
Сегодня мы в полномасштабном формате перешли к политическому процессу. Мы провели там референдум, на который пришло свыше 80 процентов избирателей. Ведь на референдум человек просто так не придет, если не хочет голосовать. Его силой на избирательный участок не загонишь. Если человек пришел, значит, появилась потребность. И свыше 80 процентов из пришедших проголосовали за конституцию Чечни, в которой четко и ясно прописано, что Чеченская Республика является неотъемлемой частью Российской Федерации.
Теперь мы провели выборы президента Чеченской Республики. И тоже явка свыше 80 процентов. Избран законный президент. Мы не ограничиваемся, не будем ограничиваться только этими мероприятиями. Мы намерены оказать содействие людям, проживающим в Чечне, в избрании своего парламента. И готовы подписать договор между федеральным центром и Чеченской Республикой о разделе полномочий с широкими автономными правами для Чечни. Мы уверены, что, действуя последовательно на этом пути, идя последовательно по этому пути, мы добьемся полномасштабного и долгосрочного урегулирования. И я хочу, чтобы об этом знали. Повторю: у меня нет необходимости отвлекать внимание от Чечни. У меня есть потребность привлечь внимание к тому, что там происходит.
Вопрос: Господин Президент, позвольте задать вопрос по поводу отношений с арабскими странами.
В.Путин: Вот что касается арабских стран, могу сказать, что мы благодарны Организации Исламская конференция и Лиге арабских государств, которые в отличие от некоторых других международных организаций прислали своих наблюдателей и в первом случае, на референдум по конституции Чечни, и во втором случае, совсем недавно – на выборы президента Чечни. Прислали, активно работали на избирательных участках, дотошно работали, внимательно изучали ситуацию, сделали отдельные замечания – мы благодарны им за эти замечания, – но в целом констатировали, что выборы прошли на демократической основе.
Эти авторитетные международные организации результаты выборов признали, в отличие от некоторых наших коллег из других международных организаций, которые не пожелали приехать под различными демагогическими лозунгами. Иногда складывается впечатление, что некоторым таким квазианалитикам хочется выглядеть большими мусульманами, чем сами мусульмане. На самом деле, на наш взгляд, это не что иное, как попытка использовать эти проблемы, в данном случае у нас, на Кавказе, в качестве политического инструмента давления на Россию.
Я уверен, что в этом никто не заинтересован, ни Россия, ни наши партнеры ни на Востоке, ни на Западе. И уж, конечно, не заинтересован мусульманский мир, потому что мусульманский мир, его интерес, на мой взгляд, напротив, заключается в том, чтобы иметь мощного и долгосрочного, прогнозируемого, хорошо прогнозируемого союзника в виде Российской Федерации с таким серьезным внутриполитическим фактором влияния.
Вопрос: Скажите, пожалуйста, раз Вы затронули этот вопрос, а как Вы отнеслись к высказыванию представителя Белого дома по поводу недемократичности выборов в Чечне?
В.Путин: Я отнесся к этому критически. Я думаю, что, если есть какие‑то сомнения, нужно было приехать, посмотреть и на месте определить, были там нарушения или не были. Я думаю, что, допуская высказывания подобного рода, люди стараются отвлечь внимание как раз от своих собственных ошибок в строительстве отношений с мусульманским миром. Вот здесь, думаю, имеет место такая попытка. Это первое.
И второе как раз то, о чем я сказал, – стремление использовать эту ситуацию для того, чтобы дергать Россию за эту ниточку, добиваясь каких‑то решений по другим вопросам, никак не связанным ни с Чечней, ни с отношениями между Россией и мусульманским миром.
Вопрос: Господин Президент, по поводу отношений России и арабских стран. Я заметил, что у традиционных друзей Советского Союза – Египта, Сирии, Алжира – как бы нет сейчас такого уровня отношений на поверхности. Одновременно эмир Абдалла, который представляет Саудовскую Аравию, приехал в Москву, стремится углублять отношения с Россией.
В чем видите вот этот парадокс? То есть те, которые должны, по идее, быть рядом с Россией, или Россия должна быть рядом с ними, холодны сейчас.
В.Путин: Я думаю, что все‑таки у Вас неточная информация. Если бы Вы посмотрели, как мы сегодня общались с моим коллегой, Президентом Алжира господином Бутефликой, то Вы бы увидели, что у нас очень теплые отношения. Они вполне соответствуют уровню прежних лет.
Но вместе с тем Вы правы в том, что по некоторым направлениям у нас, действительно, на первый взгляд наблюдается некоторый спад. Я могу объяснить это только тем, что в прежние годы эти отношения были излишне наполнены идеологическим содержанием. Они были идеологизированы. После распада Советского Союза и крушения коммунистической системы эта идеологическая основа межгосударственных связей исчезла, и произошел спад в межгосударственных связях. Это первое.
Второе: надо прямо сказать, Россия пережила довольно сложные годы внутриполитического развития и экономического становления. Пережила не один кризис и внутриполитический, и экономический. Это, конечно, не давало ей возможности эффективно участвовать в международных делах.
Я надеюсь, что постепенно мы будем выходить из этого состояния.
Вопрос: Если позволите, начнем по поводу Ирака.
Только что объявили о том, что Россия, Германия, Франция дали согласие на американскую резолюцию относительно Ирака. Чем вызвано это согласие?
В.Путин: Мы долго обсуждали эту тему и окончательно согласовали нашу позицию три часа назад, разговаривая втроем. Я был здесь, в Куала-Лумпуре, а мои коллеги в Европе, мы втроем разговаривали по телефону и окончательно определили нашу позицию. Она основана на нашем стремлении сплотить международное сообщество и нацелить международное сообщество на скорейшее и эффективное решение проблем Ирака, с тем чтобы минимизировать негативные последствия для иракского населения, для народа Ирака, негативные последствия тех событий, свидетелями которых мы с Вами являемся.
Мы получили некоторое время назад от наших американских партнеров проект резолюции, сформулировали наши общие предложения по поправкам и в течение нескольких дней достаточно напряженно с американцами работали над этими поправками. Должен сказать, что только вчера вечером фактически мы закончили это согласование.
На наш взгляд, новая резолюция – это дополнительный шаг вперед по сравнению с теми двумя резолюциями, которые были приняты раньше. Эта резолюция увеличивает роль и значение Организации Объединенных Наций в деле урегулирования. Но все‑таки это пока не создает условий для полноценного участия ООН в деле урегулирования. И поэтому мы считаем – я думаю, что мои коллеги это тоже повторят, – что не созданы пока условия ни для участия наших воинских контингентов, ни для направления каких‑то финансовых, материальных ресурсов для восстановления Ирака. Для этого должны быть первоначально созданы политические условия.
Но это, безусловно, движение в правильном направлении. И поэтому мы приняли решение это поддержать, имея в виду, что и другие наши поправки к резолюции были американцами приняты. Прежде всего это касается статьи 15, где говорится о сроках пребывания воинского контингента. Там прямо указано, что воинский контингент международных сил пребывает, находится на территории Ирака временно, до формирования и приведения к присяге законного правительства этой страны. А после этого законное правительство должно будет обратиться в Совет Безопасности ООН, если сочтет нужным, с вопросом о продлении пребывания этого воинского международного контингента. А Совет Безопасности должен будет решать: продлять или не продлять. Это первое.
И вторая существенная поправка, на наш взгляд, заключается в следующем. Мы полагали, что ООН, Генеральный секретарь ООН должен включиться в работу по организации политического процесса урегулирования не после проведения конференции, а до ее начала, потому что иначе эту конференцию единолично готовили бы силы коалиции, которые сегодня находятся на территории Ирака. То есть ООН должна включиться в работу сейчас. Это второе.
И третье заключается в том, что временная администрация Ирака и представитель Генерального секретаря ООН в Ираке вместе должны готовить и направлять информацию Генеральному секретарю о текущей обстановке.
Есть и другие, более мелкие замечания, но в целом мы считаем, что это дает нам основание резолюцию поддержать.
Вопрос: Господин Президент, по поводу ООН. Многие считают, что это как бы уже формальный, слабый орган. У Вас есть какие‑то предложения или видение по поводу реформирования ООН, чтобы она стала более эффективной, потому что при американском диктате, который сейчас везде присутствует, чувствуется, что на самом деле роль этой организации ослабла.
В.Путин: Вы знаете, Акрам, я так бы прокомментировал Ваш вопрос. Она была, ООН, вот такой организацией, которая решала все острые проблемы международной жизни? Она была раньше такой? Если она была раньше такой, скажите, пожалуйста, почему Вы до сих пор не решили палестинскую проблему? И где те многочисленные резолюции, которые принимались по израильско-палестинскому урегулированию и повисли в воздухе? Ведь они тоже не исполнялись. Многое не исполнено из того, что было принято. Я взял только наиболее яркий пример, наиболее чувствительный для исламского мира и для Ближнего Востока. Но много и других проблем подобного рода.
Поэтому говорить о том, что она вдруг неожиданно ослабла, мне кажется, все‑таки было бы не очень точно. Да, есть некоторые проблемы, связанные не с самой организацией, а с изменением ситуации в мире. Мир раньше был двуполярным, и все решалось на основе баланса двух сил. И часто, очень часто, кстати сказать, этот баланс, несмотря на все благотворное его воздействие на мировую политику, все‑таки заводил тот или иной вопрос в тупик. Один из них я Вам привел в качестве примера – пример ближневосточного урегулирования.
Так что говорить о том, что она сегодня как‑то особенно ослабла, мне кажется, было бы все‑таки неправильно. Я с этим не согласен.
Но я согласен с тем, что ее можно сделать более эффективной.
Больше того, последние события, особенно вокруг Ирака, как раз, на мой взгляд, подтверждают другое. Подтверждают не то, о чем Вы сейчас сказали, и то, что многими обсуждается аналитиками, что ООН‑де ослабла, она, может быть, не нужна. Ситуация вокруг Ирака, напротив, подтверждает, что это единственная организация, где что‑то можно обсуждать.
Мне кажется, что, если бы все страны легко согласились с той линией, которую проводили и проводят Соединенные Штаты в отношении Ирака, и внешне выглядело бы все очень хорошо, внешне выглядело бы все как полное единство членов Совета Безопасности ООН, – вот в этом случае ООН можно было бы сразу похоронить. Вот тогда сказали бы все: «А зачем нам такая организация, где никто не может высказать своего собственного мнения и не имеет мужества либо возможности это мнение отстаивать?»
Мне представляется, что современный мир лишен этого идеологического противостояния. Он более сложным стал, но дает нам и больше возможностей для позитивного решения. Мир, по нашему глубокому убеждению, не может быть однополярным по определению. Просто потому, что он очень многообразен, он политически многообразен, он этнически многообразен, он культурно очень многообразен. И он, конечно, должен быть сбалансированным и многополярным. Но это не значит, что под этой многополярностью мы понимаем какую‑то конфронтацию.
Лишенный идеологического содержания и противостояния, сегодняшний мир позволяет нам открыто вести диалог друг с другом. У нас ведь, как Вы знаете, с Соединенными Штатами диаметрально были разные подходы по проблеме Ирака, и, если Вы помните, мы заняли довольно жесткую позицию. Последовательную, жесткую. Не думаю, что нашим американским партнерам было очень приятно, но она была последовательной, прогнозируемой и абсолютно честной, что, кстати говоря, позволило нам сохранить и личные отношения с Президентом Соединенных Штатов очень добрые и не испортило межгосударственных связей. Мы не обманывали друг друга. Мы с самого начала сказали: наша позиция будет такой, мы считаем, что тот подход, который вами предлагается, – ошибочный.
И это, повторяю, не осложнило межгосударственных связей. Мне кажется, что очень позитивную роль сыграл Генеральный секретарь ООН господин Кофи Аннан. Если бы он тоже сразу бы, как у нас, в России, говорят, «все слил», все интересы всех в угоду кому‑то сильному сдал, тогда бы сказали: «Зачем нам такая организация?» И я думаю, что, поскольку в сохранении такого механизма заинтересованы все, в том числе и те, кто, может быть, сегодня не согласен с большинством членов Совета Безопасности, такая позиция в конечном итоге является благом для всего международного сообщества.
Это не значит, что ООН должна существовать в застывшем виде. Мир изменился. И организации, которые претендуют на универсальность, должны меняться в соответствии с изменяющимся миром. Здесь много всяких разных предложений.
У Франции есть неплохие предложения, которые не противоречат российским национальным интересам. Речь идет о расширении числа, количества постоянных членов Совета Безопасности, о некоторых других изменениях. Главное только, чтобы при изменениях в ООН была соблюдена определенная процедура и чтобы эти изменения происходили на основе международного права, на основе норм, выработанных сегодня в самой Организации Объединенных Наций. Я уверен, что мы выйдем на приемлемые для всех решения, которые приведут к повышению эффективности Организации Объединенных Наций в будущем.
Вопрос: Господин Президент, Ближний Восток, как Вы сказали, – очень сложная проблема. И ООН, и Совет Безопасности никак не могли решить этот вопрос. Сегодня конгресс Соединенных Штатов принял очень жесткое решение в отношении Сирии. Израильтяне хотят убрать Арафата из Израиля, идут взрывы против мирных жителей со стороны палестинцев. Весь этот процесс на самом деле очень сложный. Кроме этой общей формулировки у Вас есть как бы общий план для того, чтобы разрешить этот конфликт?
В.Путин: У нас нет, знаете, такой волшебной таблетки, которую можно проглотить – и она решит все проблемы. Я бы выглядел абсолютно несерьезным человеком, если бы сказал, что у нас есть какой‑то тайный план, который завтра все решит. Такого плана, конечно, нет. Есть ситуация, которая изначально породила конфликт по определению много-много лет назад, и выйти из нее, конечно, очень сложно. До сих пор в течение десятилетий человечество работает над решением этой проблемы и не может найти этого решения. И я не думаю, что я могу Вам сейчас прямо за чашкой чая такое решение предложить.
Но я уверен в том, что если мы будем действовать солидарно, если мы сможем консолидировать международное сообщество в решении этой проблемы, если мы будем стремиться к справедливому решению (а справедливым решение может быть только в том случае, если проживающие на этой территории люди хотя и пойдут на компромисс, но будут чувствовать, что их интересы обеспечиваются, что к ним прислушиваются, об их интересах позаботились), тогда мы можем все‑таки создать условия для совместного проживания на этой территории, и существования и развития как независимого палестинского государства – как Вы знаете, у нас нет проблем с признанием независимости палестинского государства, мы давно об этом сказали, – так и Израиля.
Должен сказать, что у нас и с Израилем укрепляются отношения в последние годы, потому что мы перестали политизировать наших бывших эмигрантов, выехавших не только в Израиль, но и в другие страны мира. У нас свободный сейчас въезд и выезд из страны, никаких ограничений эмиграции нет, и всем хорошо известно, что очень большой процент израильских граждан – это выходцы из бывшего Советского Союза, не только из России, а из всех других республик бывшего Советского Союза. И, конечно, это создает определенную атмосферу, это понятно. У нас традиционные, многолетние, сложившиеся десятилетиями отношения с палестинцами, с Палестиной, и это всегда были дружественные отношения. Мы полагаем, что этот хороший потенциал доверия с одной и с другой стороны можно использовать, и мы хотели бы использовать его.
Что касается санкций и прочего в отношении всех других участников этого процесса, то Вы знаете нашу позицию по поводу борьбы с терроризмом. Мы последовательные и жесткие борцы с этим злом, с этой чумой XXI века, но мы против клише, которое приклеивается к тем или другим организациям, либо к странам. В каждом конкретном случае нужно разбираться отдельно.
Мы считаем: для того чтобы урегулирование было долгосрочным и полноценным, нужно, не боясь сложностей, работать сразу на нескольких треках. Нужно работать на ливанском треке, нужно работать на сирийском треке и нужно учитывать интересы стран и народов, которые там проживают.
Нам кажется неверным выхватывать из контекста общих проблем какую‑то одну, пытаться ее решить, а потом на основе этого решения, действуя как бы с позиции силы, отдавливать следующую и следующую позицию. На наш взгляд, это не очень эффективно. По сути, этим пытались заниматься на протяжении десятилетий, и не получилось, не получается и до сих пор.
Надо изменить тактику. Нам нужно подумать, почему не получается, сделать выводы и вместе искать решения. Нам бы хотелось, чтобы мы смогли добиться этого единства так, как мы добились его при выработке «дорожной карты». Это, конечно, компромиссное решение. Оно, конечно, не идеальное, наверное, но все‑таки при выработке «дорожной карты» мы добились консолидации мнения всех заинтересованных и участвующих в этом процессе сторон. Мы и дальше будем направлять свои усилия на данном этапе работы над тем, чтобы «дорожная карта» исполнялась.
Вопрос: Господин Президент, по Ирану. Многие говорят, что сдаете Иран, несмотря на то, что у Вас крупные контракты, что Вы пойдете с Соединенными Штатами насчет нажима на Хатами, на Иран, по поводу ядерных действий.
В.Путин: Мы сегодня с Президентом Хатами встречались, довольно долго беседовали. Думаю, было бы правильно, если бы такая уважаемая компания, как «Аль-Джазира», обратилась к нему и спросила: «Чувствуете ли Вы какое‑то давление со стороны России или нет?» – он Вам сам скажет.
Что касается нашей позиции, то, конечно, за нее я могу Вам ответить. Позиция заключается в следующем. Мы считаем, я лично считаю, что проблема возможного распространения оружия массового уничтожения в XXI веке является ключевой. Это одна из самых главных проблем современности. Мы являемся участниками договора о нераспространении и строго придерживаемся всех правил этого договора. Иран тоже подписал этот договор. И мы исходим из того, что у Ирана нет намерения иметь ядерное оружие. Президент Ирана мне говорил об этом неоднократно и сегодня еще раз это подтвердил. Если это так, то тогда мы не видим никаких сложностей, никаких препятствий к подписанию Ираном дополнительного протокола МАГАТЭ и не видим никаких сложностей в раскрытии всех ядерных программ этой страны. Если нет цели создать ядерное оружие, так почему это все не открыть? В чем проблема? Надо это сделать – это первое.
Второе. Чтобы снять озабоченности у всех, у кого они есть, по поводу возможного наличия у Ирана ядерных боевых программ. Мы предложили нашим иранским партнерам подписать соответствующий документ о том, что в будущем отработанное на атомных электростанциях российское топливо будет возвращено в Россию, с тем чтобы ни у кого не было сомнения в том, что оно не может быть облучено и из него не может быть получен боевой ядерный материал. Я так понимаю, что у наших партнеров, и иранских тоже, по этому вопросу нет никаких проблем, они готовы к тому, чтобы это сделать.
Если все это так, если все это будет так происходить, я не вижу никаких оснований ограничивать Иран в получении новейших современных технологий для использования, в том числе и атомной энергетики в мирных целях. Иран – это не государство, которое является почему‑то пораженным в правах, мы не видим для этого никаких оснований. И если все это, повторяю, будет сделано, если МАГАТЭ включится в полном объеме в работу по проверке соответствующих программ в Иране, мы будем продолжать сотрудничество с Ираном, в том числе и в этой чувствительной сфере под контролем МАГАТЭ.
Что касается позиций некоторых наших партнеров, то я понимаю их озабоченность. Мы сами, повторяю еще раз, против любого распространения ядерного оружия, против любого, и будем всячески способствовать тому, чтобы Договор о нераспространении ядерного оружия соблюдался всеми, мы будем все для этого делать. Но подход должен быть одинаков ко всем. Он не должен быть избирательным. Не может быть положения, при котором каким‑то странам и представителям каких‑то стран, фирмам каких‑то стран можно сотрудничать с Ираном, а каким‑то странам нельзя. На российские фирмы сплошь и рядом накладывают какие‑то ограничения и санкции. Я что‑то ни разу не слышал, чтобы эти санкции были наложены на западноевропейские фирмы либо на американские. А у нас есть данные о том, что эти фирмы сотрудничают с Ираном, в том числе и в ядерной сфере, и эти данные известны нашим партнерам в Западной Европе и в Соединенных Штатах.
Я бы предложил, чтобы мы выработали единые подходы, повысили степень доверия друг к другу и перестали валять дурака, перестали бы использовать тему распространения для того, чтобы внедрять в практику экономической жизни недобросовестную конкуренцию.
Вопрос: Господин Президент, насчет отношений России и Соединенных Штатов. Я почти на всех саммитах был свидетелем того, что Вы постоянно повторяете: «у нас есть стратегические отношения, стремление к этому». Слышал я обещания со стороны господина Буша по поводу поправки Джексона–Вэника, по поводу помощи России насчет присоединения к ВТО, насчет Чечни и так далее. Вот здесь что‑то непонятно. С одной стороны, говорите по поводу стратегического сотрудничества, а с другой стороны – американцы не выполняют никаких обещаний. Ваше мнение?
В.Путин: Вы знаете, деятельность конкретных лиц на конкретном направлении не может дискредитировать идею. А идея правильная, потому что я действительно считаю, что между Россией и Соединенными Штатами возможно стратегическое партнерство. Я объясню почему. Есть вопросы, по которым интересы, долгосрочные и рациональные интересы России и США совпадают. Первый из этих интересов Вы только что затронули, и мы с Вами его обсуждали, – это проблема нераспространения ядерного и другого оружия массового уничтожения в XXI веке. Это проблема, которая должна заботить каждое государство и каждого человека, живущего сегодня на планете. Это очень серьезный вопрос. И Россия и Соединенные Штаты – крупнейшие ядерные державы. Несмотря на разницу в экономическом потенциале, сегодня ядерный потенциал России сопоставим с потенциалом Соединенных Штатов. Но дело не только в этом. Дело еще в накопленном опыте, в технологиях, в возможностях производства, в технологических цепочках и кадрах. Россия – это великая ядерная держава. Это никем не оспаривается и не подвергается сомнению. И у США и у России, конечно, есть совместный интерес – обеспечить безопасность всего человечества. Это первое.
Второе. Исходя из того, что это крупнейшая ядерная держава, мы должны позаботиться о сохранении так называемой стратегической стабильности, то есть мы должны правильно выстроить между собой политику в сфере ядерных вооружений. Это тоже очень важный элемент, который не замечают только тогда, когда он правильным образом выстроен. Как только начнутся проблемы, все человечество будет трясти с утра до ночи, и все будут думать о том, что может случиться завтра, так, как это было уже не один раз в новейшей истории человечества, достаточно вспомнить Карибский кризис.
Терроризм, о котором мы говорили вначале, – это действительно болезнь, тяжелая болезнь XXI века. Как я уже говорил здесь на конференции, по нашему глубокому убеждению, она не имеет ни религии, ни национальности. Мы категорически против всяких клише в отношении мусульман, и знак равенства между мусульманином и террористом ставят только провокаторы. Мы в России этого не допускаем. Несмотря на всю сложность до недавнего времени положения в той же Чеченской Республике, не допустили никакого развития событий по этому негативному сценарию. Но такая проблема существует, она носит глобальный характер, и здесь, конечно, мы можем быть с Соединенными Штатами полноценными стратегическими партнерами.
Есть и другие угрозы – это, скажем, наркотики, это трансграничная преступность и так далее. Все это вместе дает основание полагать, что у России и США есть глубокие интересы, на которые они обязаны обращать внимание и развивать сотрудничество по этим направлениям. Я уже не говорю про экономику – это важнейшее направление для любого государства. США являются одним из самых больших наших торгово-экономических партнеров, и объем торгово-экономических связей постоянно увеличивается.
Здесь очень много направлений сотрудничества: начиная от традиционных, от энергетики, и кончая высокими технологиями и космосом. Китай запустил, как известно, пилотируемый корабль, и мы очень рады за Китайскую Народную Республику. Но известно, что в гораздо более продвинутом состоянии эти технологии находятся в США и в России. Как Вы знаете, мы вместе сотрудничаем сейчас и в рамках Международной космической станции, и по другим направлениям. То есть у нас очень много совпадающих интересов, причем в тех областях, где у нас почти нет партнеров, кроме США. И в этом смысле наша политика, направленная на долгосрочное выстраивание отношений со Штатами, носит не тактический, а действительно стратегический характер.
Вопрос: Господин Президент, насчет ядерного оружия. Недавнее Ваше заявление по поводу ракеты СС-19. Вслед за Вами Министр обороны говорит, что Россия вправе и будет использовать превентивные удары против тех стран, откуда может исходить угроза для безопасности России.
Многие сказали, что тон Путина – это после провала переговоров с Бушем в Кэмп-Дэвиде, это один момент. Второй момент: какие страны могут угрожать Российской Федерации?
В.Путин: Что касается наших ракет, тяжелых ракет СС-19, то никакого секрета никогда не было в том, что Россия располагает этими ракетами. Это самые, наверное, мощные сейчас ракеты в мире. Они называются тяжелыми, потому что они могут выводить на орбиту большой груз, и это значит, что они могут быть снаряжены разделяющимися боевыми головками, головными частями. Это такие ракеты, которые легко преодолеют в ближайшее десятилетие любые системы противоракетной обороны.
Никакой новизны в том, что Россия располагает этими ракетами, нет. Но новизна есть все‑таки в том, что мы сказали. Она заключается в следующем. Многие эксперты полагали, что в ближайшие пять-шесть лет эти ракеты будут выведены с боевого дежурства в силу их старения, естественного старения.
Мы в ходе совещания в Министерстве обороны напомнили о том, что Россия располагает значительным количеством этих тяжелых ракет, которые еще ни одного дня не стояли на боевом дежурстве. В этом смысле они являются новыми, они сохранились в сухом виде, и по мере выбытия или окончания сроков годности тех ракет, которые стоят уже сегодня на боевом дежурстве, мы будем ставить на боевое дежурство вот эти новые ракеты, тяжелые ракеты. Это значит, что Россия будет располагать этим видом вооружения не ближайшие три, четыре, пять лет, а, во всяком случае, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, может быть, с учетом возможности продления их сроков использования. За это время, уверен, мы выйдем на производство новых стратегических систем оружия и таким образом обеспечим дееспособность стратегических ядерных сил сдерживания. Для нас это не оружие нападения, это ядерные силы сдерживания. К сожалению, в современном мире пока все еще не отказались от подобных вооружений, Россия вынуждена их тоже иметь, содержать и развивать.
Что касается превентивных ударов, то мы исходим из приоритета международного права прежде всего. Любое применение силы может иметь место только в случае решения Совета Безопасности ООН. Но Вы правы, Министр обороны действительно говорил о возможности превентивных ударов. Что он имел в виду, это и мое мнение, – мы против такой политики. Но если в практике международной жизни и дальше будет утверждаться в качестве приоритета подобное поведение, то Россия оставляет за собой право действовать таким же образом.
Вопрос: Господин Президент, Вы не назвали тех стран, которые могут угрожать безопасности России.
В.Путин: Вы знаете, это нас не очень интересует. Нас интересует теоретическая возможность. Кто бы ни угрожал, должен знать, что ответ будет адекватным.
Вопрос: Теперь разрешите задать Вам такой вопрос. На Западе обвиняют Вас лично в том, что Вы образовали треугольник Россия – Франция – Германия против однополярного мира, который ведет Вашингтон. Как Вы ответите на эти обвинения?
В.Путин: Обвинения предъявляет прокурор в суде. Я надеюсь, что мы сейчас с Вами ведем просто беседу. Таких обвинений я в свой адрес не слышал. Россия проводила и будет проводить ту политику, которая соответствует ее национальным интересам. Мы против каких‑то блоков, мы не объединяемся в какие‑то организации и не выстраиваем дружбу против кого‑то. Мы дружим за что‑то, отстаивая конкретные позитивные интересы – и наши, и международного сообщества.
Наше мнение по подавляющему большинству вопросов, довольно сложных вопросов по иракской проблематике, совпало сегодня с Германией и Францией. Мы очень дорожим этим нашим взаимодействием и всячески будем способствовать тому, чтобы развивать это взаимодействие, и не только по иракской либо по какой‑то другой кризисной ситуации, но и по нашему сотрудничеству с Евросоюзом – Германия и Франция являются ключевыми странами Евросоюза. Мы будем стараться выстраивать эти отношения с Францией и Германией по международным делам в других регионах мира.
Должен сказать, что у Германии и Франции такой формат трехсторонний есть не только с Россией. Знаете, наверное, Вы следите за этим, Германия и Франция регулярно, скажем, встречаются в трехстороннем формате с Польшей, с некоторыми другими странами. И это не привлекает такого пристального внимания, как работа с Россией в аналогичном формате. Но я уже сказал, могу только повторить, мы выстраиваем это сотрудничество не против кого‑то, а за что‑то.
Что касается будущей архитектуры в международных отношениях, то Германия и Франция, насколько мы поняли, разделяет нашу позицию о многополярности мира. И это, конечно, ставит наше сотрудничество на серьезную, основательную базу. Мы и дальше будем работать вместе с нашими партнерами.
Вопрос: Господин Президент, Россия отказалась от прошлой системы, коммунизм я имею в виду, но и не вошла еще в капиталистическую систему. На Ваш взгляд, куда идет Россия, что сейчас строит и может ли вернуть статус великой державы?
В.Путин: А кто‑нибудь может сказать, что такое капиталистическая система?
Сейчас мы с Вами обсуждали взаимодействие России, Германии и Франции. Мы действительно очень дорожим этим сотрудничеством. Больше того, это сотрудничество в таком формате отражает, насколько изменился мир. Совсем недавно это трудно было себе представить, насколько он изменился.
Вы в предыдущем вопросе говорили о том, что наши партнеры, скажем, в Штатах, часто не выполняют каких‑то взятых на себя обязательств. Я не забыл этого вопроса. Должен Вам сказать, что Советский Союз исчез с политической карты. Если раньше весь Советский Союз называли Россией, то можно констатировать, что Россия капитальным образом изменилась, а западный мир нет, он почти не изменился. И там очень сильна еще инерция мышления и инерция действий. И многие вещи, которые кажутся нормальными в ходе переговорного процесса, потом сталкиваются с этой трудно преодолимой динамикой инерции на практике. Все вязнет в каком‑то аппарате и погибает. Франция, Германия, они члены НАТО, у них особые отношения в западном мире. Россию пока так не воспринимают. И мы, на мой взгляд, не должны забывать про это.
Пройдет еще какое‑то время для того, чтобы все встало на свое место и многие вещи воспринимались в соответствии с реалиями сегодняшнего дня, а не в соответствии с атавизмами прошлых лет. Россия развивает демократию и рыночную экономику. Мы будем и дальше идти по этому пути. У нас есть основание полагать, что мы можем добиться успехов, имея в виду, что рост экономики у нас составляет ежегодно 6 процентов регулярно, это неплохо. Мы развиваем политическую систему, многопартийную систему, у нас регулярно проводятся выборы на всех уровнях власти, включая президентские, парламентские, местные. Мы будем и дальше укреплять эту систему. Мы хотим, чтобы Россия была свободной демократической страной с развитой рыночной экономикой.
Вопрос: Господин Президент! Я заметил во время нашей беседы, что Вы пьете чай. На Востоке тоже очень любят чай. Это знак любви к Востоку?
В.Путин: Две трети территории Российской Федерации находится в Азии. В Азии проживает свыше тридцати миллионов граждан России. И Россия традиционно была тем местом на планете, где традиции Востока и Запада сосуществовали, развивались рядом друг с другом и обогащали друг друга. У нас очень много того, что не приживается, скажем, на Западе, а у нас считается нормой. Если Вы обратили внимание, Вы сказали по‑русски «чай» – это почти китайское слово.
Реплика: И арабское тоже.
В.Путин: И арабское тоже, я этого не знал. Но, во всяком случае, восточных традиций у нас очень много. У нас ведь господствующая религия – православие, но это тоже восточная ветвь в христианстве. И наша Русская православная церковь не просто сосуществует с исламом вместе тысячу лет, эти религии находятся в контакте друг с другом, обогащают друг друга. Я, честно говоря, даже не знаю такого примера взаимодействия между конфессиями, как тот, который мы имеем в России. Ничего необычного для России в этом нет.
Вопрос: Владимир Владимирович, Вы первый раз на нашем телеканале, первый раз на нашей аудитории, надеюсь, что не последний раз. У Вас есть специальное обращение к миллионам, которые будут смотреть и смотрят наш канал?
В.Путин: Скоро будет Рамадан, я желаю счастья и процветания. Всего доброго каждой семье.
Корреспондент: Спасибо Вам огромное.
В.Путин: Спасибо.
Корреспондент: Много вопросов, но я почувствовал, что уже 50 минут, поэтому прекратил.
В.Путин: Интервью, так же как и ремонт в квартире, нельзя закончить, его можно только прекратить. Спасибо Вам большое.