М.Бартиромо: Господин Президент, спасибо, что нашли возможность встретиться с нами.
Мы видели некоторое сокращение ВВП в России – и Ваши комментарии по этому поводу: не могли бы Вы сказать, на каком этапе сейчас находится экономика после экономического спада в мире?
Д.Медведев: Российская экономика – прежде всего я хотел бы, наверное, с этого начать и сказать, что она пострадала от мирового финансового кризиса не в меньшей степени, чем другие страны. Тому есть и объективные причины, и субъективные причины, связанные собственно с нашим состоянием, с нашей ситуацией.
Действительно, нас затронул экономический спад и спад ВВП, который (мы прогнозируем) в этом году составит не меньше чем шесть или, может быть, даже больше процентов. По отдельным позициям, таким как уровень промышленного производства, падение даже существенно выше, то есть это порядка 14 процентов за несколько месяцев. В то же время мы не можем не отметить другие настораживающие явления, такие как увеличение количества безработных. У нас сейчас 2 миллиона человек с лишним (2 миллиона 200 тысяч приблизительно человек) зарегистрировано безработных на бирже. Но на самом деле эта цифра, наверное, больше, потому что часть людей не регистрируется. И по методике Международной организации труда мы оцениваем безработицу, может быть, на уровне 6 миллионов или даже, может быть, чуть больше человек, что составляет около 7,5–8 процентов от экономически активного населения в нашей стране. Это такие трудные цифры, на которые Правительство должно реагировать.
Есть и другие проблемы, такие как изменение курса рубля. Мы вынуждены были ослабить курс рубля вследствие того, что уменьшилось количество валюты, которая притекает в страну из‑за снижения объёма экспорта.
У нас есть проблемы с инфляцией, хотя я должен сказать, что за последнее время всё‑таки все эти негативные тенденции как минимум приостановились. И сейчас мы, как мне представляется, находимся в такой фазе, когда нужно понять, что будет дальше. Я это имею в виду и в отношении России, и в отношении мировой экономики в целом.
В известной мере сегодня мы являемся заложниками той структуры экономики, которая создавалась на протяжении многих десятилетий. И здесь, конечно, основная задача, задача на будущее – просто изменить эту структуру экономики.
Что, естественно, создало для нас проблемы? Для нас проблемы создала текущая структура российской экономики. Ведь не секрет, что российская экономика в значительной степени была и до сих пор остаётся ориентированной на экспорт. И эта сырьевая направленность экспорта в конечном счёте, конечно, и создала проблемы, потому что цены на нефть изменились, цены на газ изменились. Ряд экспортных товаров, таких серьёзных товаров, скажем, как металлургические товары, металлургическая продукция, тоже существенно подешевел, это достаточно серьёзная статья экспорта.
Поэтому мы в известной мере сегодня являемся заложниками той структуры экономики, которая создавалась на протяжении многих десятилетий. И здесь, конечно, основная задача, задача на будущее – просто изменить эту структуру экономики.
Я не оцениваю ситуацию как драматическую, но она сложная, она в чём‑то проще, в чём‑то сложнее, чем в других странах, но в среднем она, наверное, такая же, как в большинстве государств, которые сегодня находятся под воздействием экономического и финансового кризиса.
М.Бартиромо: А можно попросить Вас поговорить с нами о том, как Вы планируете продолжить диверсификацию экономики? Как вы будете реагировать на этот спад? Например, не могли бы Вы рассказать о состоянии Стабилизационного фонда, который Вы и Ваш предшественник, господин Путин, создали до рецессии?
Д.Медведев: Это сейчас как раз для нас основная задача – преодоление тех последствий, которые существуют, и создание новой структуры экономики.
Мы достаточно много времени действительно потратили на то, чтобы создать основу современной экономики в нашей стране. Но, к сожалению, степень её диверсификации остаётся крайне низкой.
Я вообще хотел бы сказать, что, на мой взгляд, текущая ситуация, текущее положение дел нас устроить не может. Мы не смогли создать высокотехнологичной экономики, у нас очень высокая степень зависимости от экспорта сырья, о чём я только что говорил, у нас очень слабая инновационная составляющая в экономике, у нас нет прямой конверсии тех инновационных продуктов в промышленность, которая, собственно говоря, и отличает современную инновационную экономику. Иными словами, задача диверсификации является, наверное, одной из самых выдающихся и наиболее важных, которые стоят перед нашей страной. Мы, конечно, этим будем заниматься. Но для того чтобы этим заниматься, нужно создать новую структуру.
Что же касается нашего Стабилизационного фонда, то мы действительно потратили много времени и сил для того, чтобы накопить определённые резервы. Эти резервы измеряются сейчас миллиардами долларов. В общей сложности в Резервный фонд было зачислено более 600 миллиардов долларов когда‑то. Сейчас мы часть резервов потратили. Но и сейчас резервы остаются достаточно значительными – это большие деньги. Они позволяют нам, конечно, в настоящий момент многие проблемы решать. Но на одних резервах развиваться невозможно. Поэтому нам придётся – несмотря на то, что мы продолжаем укрепление золотовалютных резервов, продолжаем заниматься собственно валютной составляющей, – думать о диверсификации экономики в целом: о создании новых производств, о создании высокотехнологичной инновационной экономики. Это, может быть, самая главная задача в настоящий момент.
М.Бартиромо: Действительно, в мире произошли небывалые изменения, и сейчас мы ставим под вопрос многие темы, которые прежде никогда не возникали: это и платёжеспособность банков, и мировая экономика. Как Вы думаете, американский доллар сможет выйти из этой рецессии? Как Вы думаете, изменит ли он свои позиции в качестве валюты номер один в мире?
Д.Медведев: Это тема, которая нас тоже очень сильно волнует, потому что весь мир зависим от ситуации с долларом. И, несмотря на то, что существуют и другие резервные валюты, такие как евро, как фунт стерлингов, как иена, всё‑таки от самочувствия доллара зависит очень многое.
Вы знаете, у нас есть своя точка зрения по этому поводу, которую я изложил ещё год назад – кстати, на Санкт-Петербургском форуме. Она заключается в том, что в настоящий момент миру необходимо большее количество резервных валют, и не потому, что доллар плох или евро недостаточен: нынешняя ситуация предрасполагает нас к тому, чтобы было большее количество валют, куда можно вкладывать деньги и банкам, и гражданам, и государствам в целом. И это даст возможность [реагировать] при возникновении проблем в той или иной экономике… Первые проблемы, как мы понимаем, возникли в американской экономике, и сейчас это очевидная вещь. И если бы, может быть, на эти проблемы иначе реагировало правительство Соединённых Штатов Америки – может быть, глубина падения, глубина кризиса была бы не такой. Но я сейчас даже говорю не об этом – я сейчас говорю о том, что из‑за кризиса в американской экономике, естественно, изменилось и отношение к доллару.
Поэтому, как мне представляется, в ближайшем будущем нашей задачей является создание большего количества резервных валют. На одну из таких резервных валют потенциально мог бы претендовать в качестве региональной резервной валюты и рубль, особенно с учётом того, что у нас есть пространство государств, с которыми мы связаны генетически, связаны исторически, связаны экономиками, связаны массой самых разных составляющих. И в этом смысле я считаю, что рубль мог бы в какой‑то момент тоже стать одной из региональных резервных валют.
При этом мы не отрицаем и возможности создания так называемой наднациональной валюты, тем более что в решении «двадцатки», которая была в Лондоне, прямо содержатся указания на то, что Международный валютный фонд сейчас будет выпускать различного рода бумаги, в которые будут вкладываться государства. И ряд инструментов, который использует Международный валютный фонд, в частности такой, как специальные права заимствования, по сути, и представляет собой прообраз такой наднациональной валюты. О чём это говорит? Это говорит о том, что нам всё равно потребуется какое‑то универсальное платёжное средство, которое могло бы заложить основу в будущую международную финансовую систему. Я не думаю, что от этого позиция доллара сильно пострадает. Но мне представляется очень важным, чтобы доллар, другие резервные валюты (в том числе, надеюсь, в какой‑то ситуации и рубль) имели бы какую‑то возможность, какую‑то связку на уровне, может быть, специальных прав или специальной единицы какой‑то, которая была бы связующим звеном, закрывающим кризисные ситуации. Поэтому эта идея (а это наша идея, её поддерживают китайские коллеги), как мне представляется, является достаточно продуктивной. Мы специально её не обсуждали в формате «двадцатки» в Лондоне и договорились с нашими коллегами, что это вопрос будущего, в том числе и для того, чтобы не создавать нестабильной ситуации на рынках, но, как мне представляется, это всё равно нужно будет делать.
Вообще будущее международной финансовой системы мы видим всё‑таки в создании современных правил игры. Причём если говорить об этих правилах, то сейчас как‑то стало распространенным рассуждать на тему того, что мало регулирования, нужно большее количество решений принимать. Вопрос, мне кажется, не в этом. Вопрос не в том, чтобы создать ещё значительное количество конвенций, посвящённых регулированию тех или иных финансово-экономических процессов, а в том, чтобы эти решения, чтобы эти международные конвенции, чтобы эти международные обязательства были более эффективными и более понятными. Иными словами, нам нужно не больше регулирования, а более эффективное регулирование.
Поэтому, когда мы рассуждаем о судьбе, скажем, Бреттон-Вудской финансово-экономической системы, то наша страна ратует не за то, чтобы её закрыть, зачеркнуть, а модифицировать её таким образом, чтобы она соответствовала потребностям XXI века, наличию гораздо большего числа успешных экономик, наличию большего числа региональных резервных валют. И мы бы хотели, конечно, чтобы в конечном счёте решение о судьбе финансовой системы принималось не в одном месте, а, скажем, на площадках, где встречаются основные экономические игроки. В этом смысле надо признать, что всё‑таки Бреттон-Вудская система прежде всего была ориентирована на несколько государств: это Соединённые Штаты Америки, Великобритания, даже в меньшей степени на государства Европы. Нам сейчас нужно создать более современную, более универсальную рамку, которая будет соединять и американские представления о справедливом устройстве экономики и финансовой системы, и английские представления, и представления других партнёров из Европы, российские представления, китайские представления, индийские представления. Только в этом случае мы можем быть уверены, что современное регулирование окажется эффективным. В противном случае нам придётся преодолевать последствия нового финансового кризиса через 5 лет, через 10 лет, потому как мы понимаем: в силу цикличности международной экономики рано или поздно кризисы будут случаться. Вопрос в степени их опасности, вопрос в степени их воздействия на ситуацию в мире. Вот это мне представляется очень важным, в том числе и в контексте судьбы международных валют.
М.Бартиромо: Вы очень хороший комментарий сделали. Практически у нас регулятивная система есть, нам не нужны ещё системы регулирования. Единственная проблема в том, что она просто не сработала. Я согласна с Вами полностью.
Вы, господин Президент, сделали очень важный комментарий Действительно, у нас уже имеется система регулирования, она была и в прошлом. Но позвольте мне задать вопрос относительно того, что Вы сказали, идея относительно реагирования на то, что мы видели – в особенности в Соединённых Штатах. Ожидаете ли Вы, что глобальная инфляция, в особенности с точки зрения сырьевых ресурсов, ситуация в США, ослабление американской валюты, доллара, может ли это привести к глобальной инфляции, которая потребуется для того, чтобы покрывать затраты, которые имеются у США? Можно ли ожидать глобальной инфляции?
Д.Медведев: Вы знаете, я бы не исключал глобальной инфляции именно в силу тех проблем, о которых Вы говорите. Мы сами, я имею в виду Россия, находимся в очень тяжёлом положении по отношению к другим странам в отношении инфляции. К сожалению, мы не смогли побороть инфляцию до того, до кризиса. Она у нас была в районе, наверное, 8 процентов. После того как мы вынуждены были пойти на частичное ослабление курса рубля, некоторые процессы ускорились. Общее количество денег в экономике стало больше. В результате инфляционное давление усилилось. И по этому году мы прогнозировали около 13 процентов инфляции, что, конечно, за пределами возможного. Это очень плохо отражается на ситуации с ликвидностью, это плохо отражается на учётной политике банков, на кредитных ставках и в конечном счёте на тех кредитах, которые получают компании и население, потому что в этом случае кредиты даются под фантастические проценты, от которых мы уже отвыкли. Эти проценты в районе 18–20 процентов. Это очень много. Такие деньги у нас никто брать не хочет. А приток денежных средств из‑за границы, европейских денежных средств, американских денежных средств, в силу кризиса, естественно, очень существенно ослаб.
Поэтому наша задача сейчас в России – очень серьёзным образом снизить инфляцию. Но те процессы, о которых Вы сказали, процессы, связанные с ситуацией вокруг доллара, необходимостью решения самых разных проблем в американской экономике, в том числе по поддержке ряда крупных производств (в ближайшее время, насколько я понимаю, будет принято решение, по сути, о национализации «Дженерал моторс», а это большие деньги, речь идёт о десятках миллиардов долларов, не говоря уже о том, что общая программа, которая направляется в Соединённых Штатах Америки на поддержку экономики, составляет, по сути, триллионы долларов) в совокупности с теми решениями, которые принимают другие страны, – всё это может привести к тому, что объём денежной массы будет расти. В результате этого ускорятся инфляционные процессы, которые, естественно, придётся восполнять за счёт дополнительной эмиссии денег. И эта дополнительная эмиссия денег будет самым неблагоприятным образом влиять на ситуацию в мире.
Поэтому этого сценария хотелось бы избежать. И я Вам сначала рассказал про ситуацию у нас, но мы, конечно, по инфляции зависимы от того, каковы инфляционные процессы в других странах. Кстати сказать, для нас последние месяцы оказались, может быть, более благоприятными, у нас инфляция замедлилась и, по всей вероятности, по итогам года будет ниже, чем мы предполагали. Но это всё равно высокая сумма, потому что мы занимались так называемым таргетированием инфляции и хотели, чтобы она вышла на какой‑то приемлемый уровень – скажем, 5–6 процентов. В этом году она, конечно, такой не будет, но мы будем стараться всеми возможными средствами влиять на ситуацию с инфляцией, потому что это очень важно для нашей экономики и для мировой экономики очень важно.
Поэтому, на наш взгляд, на мой взгляд, в этой ситуации всё‑таки угроза ускорения инфляционных процессов в мире в настоящий момент присутствует, её результатом может быть всё что угодно, в том числе и проблемы в банковской сфере.
М.Бартиромо: Позвольте мне задать вопрос относительно иностранного капитала. Как его привлечь обратно в страну? Вы упомянули, кстати, в своём выступлении о ситуации с «Дженерал моторс». Как Вы реагируете на положение этой компании? Это всё‑таки крупный производитель. Каково может быть положение после того, как состоится банкротство этой компании после приобретения части пакета акций «Опеля» российским банком?
Д.Медведев: Вообще, кризис, конечно, очень сильно ударил по реальному производству в нашей стране, в Европе, в Соединённых Штатах Америки. Это наиболее пострадавшие отрасли. И сейчас все правительства думают о том, каким образом их поддержать. Мы понимаем и те решения, которые предпринимает американское правительство для того, чтобы поддержать своего производителя. Мы принимаем похожие решения в отношении ряда российских предприятий, выпускающих автомобили. Может быть, там объём бедствия поменьше, но это тоже всё равно предоставление кредитов, предоставление дополнительных денег, общая сумма которых измеряется миллиардами долларов тоже. Это тяжёлые процессы для экономики, очень тяжёлые. И если говорить о последствиях, то это как раз, может быть, самое главное.
Мы вообще должны понимать, в чём будет заключаться так называемая exit strategy в отношении кризиса. Мы сейчас о чём говорим, о чём мы сейчас думаем? Где находится дно кризиса – это первый вопрос. Достигли мы его или нет? Второй вопрос: как мы будем выходить из кризиса? Вы знаете, наверное, эти подходы, эти формулы, которые предлагаются, каким образом мы будем выходить из кризиса. Существует несколько вариантов. Первый вариант – наиболее благоприятный, когда выход из кризиса будет осуществляться по формуле буквы V: падение и резкий взлёт. Второй – более тяжёлый вариант, когда выход из кризиса будет осуществляться в конструкции буквы L: падение и очень медленный выход из кризиса. И самый неблагоприятный сценарий – когда кризис будет развиваться в конструкции W: он будет, таким образом, падать – производство, потом будет расти, потом снова падать. Поэтому эта стратегия выхода, этот вопрос об exit strategy, мне кажется, является очень важным. Почему я об этом сейчас говорю? Потому что мы сейчас принимаем решение о поддержке наших национальных производств. Это правильно. Но нужно смотреть на то, что будет дальше. Скажем, американское правительство национализирует «Дженерал моторс». Что делать дальше? Держать этот пакет в собственности государства? Но это вроде бы не отвечает представлениям о рыночной экономике, которые сложились в Америке в ХХ веке. Или всё‑таки продавать? Если продавать, то кому? Кто возьмет это? Тем более это огромная социальная ответственность, это огромное производство, огромное количество людей, огромные долги, даже несмотря на то, что «Дженерал моторс» поддерживает правительство Соединённых Штатов Америки.
Такие же проблемы существуют и в других странах. Мы сейчас говорим об «Опеле». Действительно, компания попала в сложную ситуацию. И сейчас принято решение о продаже пакета акций компании консорциуму, в котором участвуют российские структуры, участвует «Магна». Это выход. Но нужно понимать, что будет в целом, какова картинка будущей экономики, прежде всего реального сектора экономики, потому что он пострадал в самой значительной степени.
Мы тоже предпринимаем меры для того, чтобы помочь нашему автомобильному сектору, нашему металлургическому сектору, защитить так называемые стратегические активы, несмотря на то что в ряде случаев эти решения не являются рыночными в полном смысле этого слова. Но сейчас вынуждены все так поступать, то есть мы вынуждены, по сути, просто предоставлять льготные кредиты.
Я Вам говорил о том, что у нас кредитная ставка сейчас очень высокая из‑за инфляции, но таким предприятиям, таким компаниям, которые являются крупными, так называемыми градообразующими компаниями, компаниями, где трудится много людей, мы предоставляем льготные кредиты под низкую ставку, иногда беспроцентные кредиты, для того чтобы просто поддержать их.
И, как мне представляется, для нас всех вопрос о том, как мы будем выходить из этого положения, из этой ситуации, как будет выглядеть наш реальный сектор в будущем, каким образом мы сможем помочь новым собственникам, которые туда придут, что делать государству, если оно войдёт в капитал этих компаний… Это всё уже не праздные вопросы. Международная экономическая система явным образом изменится после этого кризиса, это совершенно очевидно. И, конечно, хотелось бы, чтобы этот выход был достаточно быстрым, именно по модели буквы V, но тем не менее нам в любом случае нужно продумывать эту стратегию выхода из кризиса. И я об этом собираюсь сказать несколько слов, в том числе и на форуме в Санкт-Петербурге.
М.Бартиромо: Многие люди следят за изменением цен на нефть и газ, и многие считают, что недавний подъём сигнализирует о том, что экономика тоже начинает подниматься. Как Вы думаете, чем объясняется этот подъём в цене на нефть и газ? Это действительно какие‑то позитивные изменения в экономике или это какое‑то кратковременное изменение? Ведь цены изменились радикально со 147 в прошлом году до 30 в конце прошлого года.
Д.Медведев: Мне бы хотелось надеяться на то, что это сигнал общего улучшения ситуации. Я сейчас посмотрел перед нашей встречей график динамики цен на нефть. Те цены, которые есть сейчас, где‑то в районе от 60 до 70 долларов, – это цены 2006 года. Весь год нефть держалась в амплитуде от 60 до 70 долларов. Тогда нам казалось, что это очень высокая цена, сейчас, как мне представляется, это как раз достаточно справедливая цена с учётом того пика, который был достигнут совсем недавно, в районе 140–150 долларов за баррель.
Каковы причины роста цен на нефть? Есть две точки зрения на эту тему.
Первая точка зрения – точка зрения оптимистов. Они считают, что текущая ситуация с ценами на нефть отражает фундаментальные изменения в мировой экономике, в том числе в экономике ведущих игроков, включая Соединённые Штаты Америки. Те деньги, которые в эту экономику попали, те программы поддержки, которые были созданы в Америке, в Европе, в Китае, в России, в других странах, дали свой результат: экономика начинает оздоравливаться. За счёт этого растёт потребление нефти, поэтому этот тренд уже наметился и будет достаточно устойчивым.
Есть точка зрения пессимистов. Она заключается в том, что нынешнее увеличение цен на нефть отражает случайные процессы, которые происходят под влиянием программ поддержки, но которые не носят долгосрочного характера. То есть, иными словами, немножко «разогрели» экономику Соединённых Штатов Америки – цена на нефть выросла. Сейчас начнётся новая волна спада: цена на нефть пойдет вниз, и в результате наступит общее «похолодание», общее «охлаждение» мировой экономики, причём такое, может быть, достаточно драматическое.
Мне бы всё‑таки хотелось верить, что изменения цен на нефть отражают уже некоторые фундаментальные закономерности, которые формируются в мировой экономике. Но не будем забегать вперёд, посмотрим, что будет происходить. Во всяком случае, некоторые процессы, которые происходят у нас в стране, меня всё‑таки настраивают на очень умеренно оптимистический позитивный лад, потому что у нас и инфляция замедлилась, действительно выросли цены на нефть, падение производств в ряде секторов тоже стабилизировалось, теперь эти показатели менее высокие, чем были, безработица больше не растёт такими ударными темпами. Поэтому хотелось бы верить, что это не случайные процессы. Я думаю, что те эксперты, с которыми мы будем общаться, в том числе и в ходе форума, который состоится в Санкт-Петербурге, должны дать на этот вопрос более расширенный ответ.
М.Бартиромо: Я собираюсь Вам задать дополнительный вопрос относительно форума.
Кстати, Вас устраивает всё, как мы организовали? Вы чувствуете себя комфортно?
Д.Медведев: Да.
М.Бартиромо: Зная то, что Вы знаете сейчас об экономическом падении, о проблемах в финансовой сфере, с которыми столкнулись, как вы собираетесь использовать доходы от нефти на благо российской экономики? Останется ли нефтяная отрасль ведущей в России? Или вы собираетесь полученный от нефти капитал использовать в других направлениях для достижения других целей?
Д.Медведев: Мы ещё с Вами об этом не говорили, но я должен сказать об этом несколько слов. Кризис – это не только драматические всякие испытания, неприятности, которые нас постигают, но это и тот вызов, который даёт нам судьба, и по‑хорошему им нужно воспользоваться. Я сказал о том, что недоволен структурой российской экономики, это правда. Это устарелая структура, сырьевая структура, не инновационная структура, поэтому, конечно, нам нужно было бы, может быть, даже и раньше больше вкладывать денег в инновации, в IT, в новую экономику так называемую. Но уж раз это не получилось до кризиса, сейчас, как мне представляется, очень важно воспользоваться этой ситуацией и постараться поменять структуру нашей экономики. Поэтому дополнительные доходы, которые возникают, в том числе от продажи нефти, от продажи газа, как мне представляется, сейчас нужно тратить на два направления основных.
Первое направление. Мы, конечно, должны защитить наши социальные программы: пенсии, пособия, вопросы обеспечения медицинской помощью, то есть здравоохранение – всё это должно оставаться приоритетом государства. Так было построено у нас некоторое время назад само здравоохранение, образование, и пока это остаётся заботой государства как системы.
С другой стороны, дополнительные возможности, которые возникают от экспорта сырьевых продуктов – газа, нефти и так далее, – мы должны использовать для того, чтобы реальным образом поменять структуру экономики, то есть вкладывать эти дополнительные доходы не только в расширение нефтегазовых мощностей, что естественно, не только в те крупные проекты, которые мы и так осуществляем (создание нефтепереработки, нефтехимии, газохимии, сжижение газа того же самого), но и часть этих денег направлять на современные технологии: я имею в виду IT, я имею в виду современные биотехнологии, я имею в виду «зелёную» экономику, я имею в виду вопросы энергосбережения, вопросы энергоэффективности, которые сегодня выходят на передний план. Если мы сможем сбалансировать такого рода траты, социальные траты, с одной стороны, с другой стороны, развитие новых производств в нашей стране, тогда мы в конечном счёте получим новую структуру российской экономики. Это самая важная цель в настоящий момент.
М.Бартиромо: И что же Вы считаете самым главным достижением для России через 10 лет? К чему Вы стремитесь? Нефть, конечно, будет для России и через 10 лет важна, а другие отрасли экономики, какие активы для России важны?
Д.Медведев: У нас в стране принято говорить о том, что люди, которые живут в нашем государстве, – люди очень креативные, сообразительные. Мне бы хотелось, чтобы наряду с сырьевым участком нашей экономики, с сырьевой составляющей, у нас выросла интеллектуальная экономика.
Если говорить о моих представлениях, о моих мечтах на тему о том, что будет через 10 лет, то я считаю, что оптимальным было бы создание именно такой умной экономики, умных производств в самом широком смысле этого слова, и на это не следует жалеть денег. Мы только что об этом говорили, ещё раз скажу: это должно быть максимально эффективное вложение в новые технологии, в такие сферы, как энергоэффективность, как биотехнологии, как различного рода современные «зелёные» технологии. И если мы сможем это сделать, то мы, конечно, получим другую структуру.
Поэтому мне бы хотелось, чтобы экономика России через 10 лет была не просто мощной сырьевой экономикой, а это должна быть экономика, в которой является много новых хороших производств, производств современной техники, различного рода современных технологий, в том числе в области коммуникаций – то, чем, собственно говоря, сейчас занимается весь мир. Но при этом, конечно, мы должны сохранить весь наш энергетический потенциал и потенциал в области машин, который создавался ещё в советский период, потому что эта сфера у нас достаточно сложная, и мы должны туда тоже будем помещать довольно серьёзные инвестиции.
М.Бартиромо: Хотела бы задать Вам вопрос по поводу инвестиций, в том числе прямых иностранных инвестиций.
Многие инвесторы не хотят инвестировать в Россию, опасаясь, что их инвестиции не будут защищены, что в России верховенство права отсутствует. Есть многочисленные примеры: «ТНК–Би-Пи», «Шелл», когда они были вынуждены под давлением продать 51 процент акций совместных предприятий, передать контроль России. Как в дальнейшем будет строиться работа в этой сфере?
Д.Медведев: У меня, наверное, здесь несколько отличные представления о тех процессах, которые происходили в прежний период. Я не считаю, что кто‑то продавал свои инвестиции, продавал свои вложения под влиянием каких‑то давлений, какого‑то количества, так сказать, угроз, которые от кого‑то исходили. Я считаю, что ничего подобного не происходило.
Но если говорить об инвестиционном климате, если говорить об инвестициях, то, на мой взгляд, действительно наше законодательство об инвестициях должно и дальше развиваться. За последнее время мы создали довольно неплохое законодательство на эту тему, касающееся и судебной защиты инвестиций.
Если говорить об инвестициях, то в России, как и во всех странах, в других развитых странах, применяется так называемый национальный режим инвестиций, когда иностранные инвестиции приравнены к российским инвестициям, и в этом смысле никаких различий быть не может.
Что касается права собственности, то институт права собственности в нашей стране абсолютно такой же, как в Европе и в других странах. У нас есть различия, скажем, в правовой системе между Россией, Англией, Америкой, но это абсолютно развитый современный институт.
Я не вполне, наверное, доволен тем, как осуществляется судебная защита инвестиций, с этим есть проблемы. И поэтому совершенствование законодательства о судебной защите, законодательства о судоустройстве в нашей стране – это действительно важная задача, с тем чтобы можно было получить быстрое и справедливое решение. Хотя за последнее время мы проделали тоже достаточно большой путь, и основные кодексы, посвящённые участию в судебных процессах (и Гражданско-процессуальный кодекс, и другие решения, другие кодексы, которые связаны с экономическими спорами), эти кодексы приняты, они действуют. Но это не значит, что всё благополучно.
Что же касается тех примеров, которые Вы приводили, – ситуация с «ТНК–Би-Пи», на мой взгляд, никак не связана с российским законодательством или с чьими‑либо намерениями. Это обычная ситуация конфликта между акционерами. Причём я обращаю внимание на то, что там акционеры частные. С одной стороны это российская частная структура, с другой стороны это британская частная структура. Они договорились, создали структуру, общую компанию в пропорции 50 на 50. Как бывший юрист, скажем так, бывший практикующий юрист, я могу Вам сказать, что, на мой взгляд, это самая неустойчивая форма ведения бизнеса, когда нет контрольного пакета, и можно друг другу перекрывать кислород в течение самого длительного времени. И потом начался довольно вязкий, тягучий спор между этими компаниями. Сейчас они, по сути, его разрешили, но, хотел бы отметить, они разрешили его без участия государства. Государство в этом никакого участия не принимало, хотя ко мне, не буду скрывать, обращались и наши бизнесмены, и представители британской стороны. Моя позиция была простой: это спор, участие в котором принимают частные компании, идите в суд, договаривайтесь. Кстати, хотел бы сказать, что даже спор, о котором мы говорим, он и рассматривался в значительной степени не по российскому праву, потому что документы были подписаны, по‑моему, по иностранному законодательству и в иностранном суде. Поэтому этот пример нехарактерный.
Другой вопрос, что действительно зачастую иностранные предприниматели, которые обращаются с исками и к российским участникам, иногда к государству, должны исходить из того, что они получат быструю и эффективную защиту в судебных структурах. Ну относительно быструю, потому что суды нигде не идут такими быстрыми темпами. Над этим нам действительно следует думать, принимая решения об улучшении существующих корпоративных и судебных процедур. И это является предметом моей заботы, потому что правовая реформа для нашей страны крайне важна, и я этим занимаюсь непосредственно, как и вопросами борьбы с коррупцией.
М.Бартиромо: Итак, господин Президент, каких результатов Вы ожидаете от Санкт-Петербургского экономического форума? Приедет огромное количество инвесторов в Россию.
Д.Медведев: Петербургский форум, на мой взгляд, превратился уже в такую достаточно развитую, хорошую площадку, которую используют крупные бизнесмены для того, чтобы пообщаться с российскими коллегами. Ввиду значимости этого форума в какой‑то момент мы попросили определённого соучастия со стороны Давосского форума, такая поддержка нашему форуму была оказана. Но самое главное, что это главная экономическая площадка, существующая в нашей стране в настоящий момент. Мы ждём гостей из самых разных стран, как правило, приезжают главы компаний, это очень хорошо. У нас существует традиция встреч с этими главами компаний, всегда с ними встречалось первое лицо – президент. Я надеюсь, что будет то же самое и в этом году. Мне бы хотелось, чтобы те, кто будет выступать на форуме, а там будут выступать и главы государств, и руководители компаний, постарались ответить на самые практические вопросы, которые сегодня нас всех волнуют, хотя они носят, если хотите, пролонгированный характер. Вопросов этих несколько: где мы сейчас находимся, что происходит с мировой экономикой и с нашими национальными экономиками, являются ли достаточными меры поддержки национальных экономик, как нам противостоять протекционизму (хотя это довольно сложный вопрос), какова будет стратегия выхода (мы об этом с Вами уже говорили). Эти вопросы, как мне представляется, сегодня самые актуальные.
И, может быть, ещё одна истина, которая открылась нам в период этого кризиса. Ровно год назад, выступая в Санкт-Петербурге, я говорил о том, что мы стоим на пороге кризиса, что партнёры из других стран могли бы более внимательно относиться к своим экономическим процессам. К сожалению, мои прогнозы полностью подтвердились. Понятно, что это сейчас уже не имеет никакого значения, но мы обязаны слушать друг друга. Этот кризис показал, насколько зависимы наши экономические системы. Ещё 20–30, а тем более 60 лет назад, когда создавалась Бреттон-Вудская система, такой зависимости между мировыми экономиками не было. Сейчас достаточно возникнуть какой‑то проблеме на отдельной площадке, в отдельном государстве, будь‑то в Америке, в Европе или в Азии, и может полыхнуть всё мировое сообщество, может полыхнуть вся мировая экономика. Поэтому это, может быть, очень важный вывод, к которому мы тоже должны прийти и который мы должны поставить во главу угла, что при принятии всякого рода внутренних национальных экономических решений, касающихся параметров инфляции, эмиссии денежных средств, ряда других экономических показателей, мы прямо воздействуем на экономики других стран. Этот экономический глобализм – это, может быть, главный урок нынешнего кризиса. И в то же время это создаёт лучшие условия развития на будущее, потому что мы можем создать гораздо более справедливую финансово-экономическую архитектуру.
В этом смысле я считаю, что форум не является той площадкой, где принимаются решения, хотя я очень рассчитываю на то, что мы сможем поговорить со всеми коллегами, с теми, кого волнует современная экономическая ситуация. Я надеюсь, что и Вам понравится, Вы сможете убедиться в том, что такого рода мероприятия, которые проходят в России, могут приносить свои позитивные плоды для решения частных задач в том числе. Но это одно из слагаемых достижения общего экономического успеха. Я надеюсь, что после проведения этого форума мы станем чуть-чуть ближе к пониманию современных экономических процессов. А у нас скоро встреча «большой восьмёрки» в Италии, куда приглашены и другие крупнейшие экономики. После этого (в сентябре) будет встреча в Соединённых Штатах Америки уже «большой двадцатки». Поэтому такого рода форумы помогают понять текущее состояние дел. Я рассчитываю, что то же самое будет продемонстрировано и в Санкт-Петербурге, в моём родном городе.
М.Бартиромо: Для меня большая честь, что я смогу участвовать в этой работе. Благодарю Вас, господин Президент.
Ещё один вопрос, который я хотела бы затронуть. Это тема, которая будет обсуждаться и на «восьмёрке», и на «двадцатке». Я читала об этом в отчёте комиссии по политике США в отношении России: о том, что нужно заканчивать распространение ядерного оружия. Я хотела бы спросить, какова Ваша реакция на то, что произошло в Северной Корее, и те испытания, которые они провели недавно? Как Вы планируете, может быть, в одиночку либо с Президентом Обамой, либо с Вашими коллегами в мире, как Вы планируете прекратить этот процесс?
Д.Медведев: Это не экономическая тема, но от этого не менее актуальная, к сожалению. То, что произошло в последнее время, очень печально. Мы действовали в рамках международных посреднических усилий, для того чтобы помочь Северной Корее выйти из весьма сложного экономического положения, для того чтобы та ядерная программа, которая реализуется в Северной Корее, была мирной по своей направленности и не создавала бы угрозы для сопредельных государств.
Надо признаться, что Северная Корея находится вблизи не только Южной Кореи, не только Республики Корея, не только вблизи Японии, но и от нас она недалеко, это наш близкий сосед. И у нас всегда были неплохие отношения с корейским руководством. Но то, что произошло, вызывает очень большое беспокойство.
За последнее время я провёл целую серию телефонных переговоров. Я говорил с Премьер-министром Японии, я говорил с Президентом Республики Корея, я говорил с некоторыми другими коллегами. И наше мнение простое: то, что произошло, я имею в виду ядерные испытания, а также продолжающиеся пуски различных ракет (и малой дальности, и уже пошли сообщения о возможных пусках баллистических ракет), это меры, которые подрывают международную безопасность и находятся в прямом противоречии с действующими на сегодняшний день решениями Совета Безопасности ООН и резолюциями Генеральной Ассамблеи Организации Объединённых Наций. Поэтому мы поддерживаем те предложения, которые были сделаны: принять новую, достаточно серьёзную резолюцию с осуждением того, что произошло, подумать о введении определённых механизмов сдерживания тех программ, которые ведутся, путем влияния в том числе на экономические процессы. Мы рассчитываем, что корейское руководство, северокорейское руководство, проявит должное понимание и вернётся за стол переговоров, потому что никакого иного решения у этой проблемы нет. Мир настолько маленький. Мы говорили об экономических проблемах, которые нас всех связали. Ещё большие опасности, естественно, предполагает распространение, или создаёт, распространение оружия массового уничтожения. Поэтому расширение «ядерного клуба», создание такого рода ядерных продуктов, которые идут вразрез с международными обязательствами, абсолютно недопустимо.
Наша позиция чёткая на этот счёт. Мы готовы к взаимодействию с другими государствами, готовы к взаимодействию с нашими соседями, готовы к взаимодействию с Соединёнными Штатами Америки. Я готов обсудить этот вопрос и в ходе моей встречи с Президентом Соединённых Штатов Америки, которая состоится в июле в Москве, и в других форматах мы будем с ним общаться. Это наша общая обеспокоенность. Нужно принимать решение по этому поводу.
М.Бартиромо: Благодарю Вас, господин Президент, за Ваше время.