Д.Медведев: Уважаемые друзья, уважаемые коллеги!
Хотел бы Вас поблагодарить за приглашение, за возможность выступить в одном из ведущих экономических университетов мира.
Только что Вы сказали, что дипломы вашей школы получили сотни российских студентов и аспирантов. И нам действительно это очень приятно, потому что многие выпускники школы работают в нашей стране, работают в других странах мира, и это высококлассные специалисты, которые очень высоко котируются.
Как политическому руководителю государства, как Президенту, как юристу, наконец, мне очень импонирует девиз вашей школы: «Понимай суть вещей». Разумеется, что такой подход актуален всегда во всех ситуациях, особенно в такие периоды, как сегодня, – в кризисные периоды. Наверное, у всех присутствующих здесь возникает законный вопрос: понимают ли суть вещей два десятков лидеров, которые собрались в Лондоне для того, чтобы решать судьбу мировой экономики и искать пути выхода из кризиса. Я не знаю, насколько хорошо мы сейчас разобрались во всех вопросах, но мы к этому стремились и делали это абсолютно искренне. Мы понимаем, что наше будущее – это наша совместная ответственность.
Сегодня завершение самой «двадцатки» происходило на такой ноте: почти все, кто выступал, говорили о том, что да, очень трудно; да, сложности ещё впереди; непонятно, где дно этого кризиса, сколько ещё будет происходить падение; непонятно даже до конца всё‑таки, нашли ли мы абсолютно адекватный набор инструментов, чтобы влиять на кризис. Хотя, ещё раз повторяю, мы старались, и всё‑таки многие вещи, я надеюсь, сработают. Но очевидно одно: то, что 20–25 лет назад трудно было себе представить, чтобы лидеры столь разных стран, столь разных экономик, столь разных государств с разными историческими и политическими традициями так быстро соберутся и смогут всё‑таки принимать вполне конкретные решения. Потому что я напомню, что, скажем, на выход к Бреттон-Вудским договорённостям потребовался длительный период – по сути, несколько десятков лет с момента начала великой депрессии. Конечно, это не должно нас расхолаживать, но это означает, что мы хотя бы научились быстро работать и мы умеем друг друга слушать, мы встречаемся, мы обсуждаем вопросы, и мы всё‑таки стараемся принимать решения.
Сегодня мы также приняли ряд решений, в этой декларации они содержатся. Я не буду их перечислять, чтобы не утомлять вас, – скажу лишь о том, что мы договорились о реализации крупных антикризисных программ стимулирования экономики, о пополнении ресурсов Международного валютного фонда в беспрецедентном объёме для помощи и поддержки пострадавшим от кризиса государствам, их народам, причём в увязке с серьёзным реформированием самих международных организаций. Общий объём этой дополнительной помощи, который зафиксирован в декларации, составляет один триллион сто миллиардов долларов, это, конечно, большие средства.
Мы договорились о формировании новых правил регулирования финансовых рынков, о координации этих процессов со стороны Совета финансовой стабильности – это та структура, которая приходит на смену Форума финансовой стабильности, где теперь будут представлены все страны «двадцатки» (мы действительно этого желали, и хорошо, что такое решение принято). Конечно, договорились о стимулировании роста экономик, причём о стимулировании роста, основанного на чистых, эффективных, так называемых зелёных технологиях.
Естественно и то, что у каждой страны были свои акценты, свои приоритеты. Декларация не вместила все эти нюансы, но, наверное, всё‑таки не это главное, об этом тоже в конце встречи говорили лидеры «двадцатки». Главное то, что мы всё‑таки нашли определённый консенсус, и в рамках этого понимания мы будем стараться выходить из того трудного положения, в которое попала мировая экономика и мировая финансовая система.
Ещё один серьёзный вопрос, который был поставлен на обсуждение, – проблема развития валютной системы. Я несколько слов буквально скажу о нашей позиции. Мы, во‑первых, хотели бы исходить из того, что в глобальной экономике сегодня наблюдается естественный тренд в сторону усиления влияния региональных валют, имея в виду также и то, что нестабильность на валютных рынках остаётся очень и очень серьёзной.
20–25 лет назад трудно было себе представить, чтобы лидеры столь разных стран, столь разных экономик, столь разных государств с разными историческими и политическими традициями так быстро соберутся и смогут всё‑таки принимать вполне конкретные решения.
Второе – страны, валюты которых превалируют в расчётах, на сегодняшний день, во всяком случае, не несут достаточный экономической ответственности за ситуацию в стране, не несут ответственности за макроэкономические показатели, и кризис это продемонстрировал в полной мере.
Третье – мы исходим из того, что опыт создания евро как европейской валюты всё‑таки – при всех издержках и, может быть, разном отношении к этому – оказался достаточно позитивным.
Поэтому наш вывод исходя из этих соображений заключается в поддержке, с одной стороны, становления сильных региональных валют, появления новых резервных валют. И в то же время, с другой стороны, одним из вариантов использования таких резервных валют в будущем могло бы быть и появление отдельной наднациональной валюты – например, основанной на специальных правах заимствования, которые, как известно, функционируют под эгидой МВФ.
Мы не стали делать об этом никаких специальных записей в коммюнике, но тем не менее в параграфе 12 содержится указание на то, что соответствующая проблема должна быть в зоне внимания, я имею в виду проблему, связанную с монетарной политикой, с кредитно-денежной политикой. И стороны будут предпринимать все необходимые усилия для того, чтобы эту политику совершенствовать. Это было сделано по нашему предложению, это означает, на мой взгляд, именно движение в том направлении, о котором я только что сказал. Конечно, у нас ни в коей мере нет и мысли пытаться разрушать действующие институты – наоборот, их нужно максимально обеспечивать, максимально защищать. Но мы должны оценить и то, что было сделано в рамках развития мировой валютной системы, и подумать о её будущем. Вот в чём суть нашего предложения.
Возвращаясь к теме ответственности, я хотел бы подчеркнуть, что на наших глазах, по сути, разрушена прежняя модель, парадигма ответственности, которая была структурирована следующим образом: государству отдавались функции обеспечения безопасности, бизнес должен был решать сугубо экономические задачи, ну а о нравственных вопросах, о морали заботились структуры гражданского общества. Нынешний кризис показал, что такого рода деление несовершенно. В нормальной жизни все эти темы должны быть взаимоувязаны. Иначе экономика становится безнравственной, и в конечном счёте, несмотря на какие‑то промежуточные благоприятные периоды, всех нас ждёт очень глубокий кризис. В моём понимании бизнес – это, конечно, не только стремление получать прибыль, я думаю, что с этим согласятся все присутствующие в этом зале, но и та ответственность, которую в добровольном порядке принимает на себя тот, кто им занимается. Думаю, что вы согласитесь и с тем, что в значительной части стран такая ответственность для отдельных представителей бизнеса оказалась не по плечу, они оказались к этой ответственности просто морально не готовы, и погоня за сверхдоходами затмила реальность. Деньги, по сути, заслонили все другие критерии жизненного успеха и все иные нравственные понятия. В итоге недооценка рисков, переоценка доходов и стала, по сути, регулярной практикой. И подобный разрушительный подход не только не пресекался специально существующими для этого институтами, такими как аудиторские структуры, рейтинговые агентства, но и зачастую поощрялся ими. Откровенно говоря, все мы были свидетелями этого. Я даже в тот период, когда ещё не занимался политическими вопросами, а как раз занимался бизнесом, юридическим бизнесом, помню общение с аудиторскими фирмами. Не буду раскрывать нюансов, но все вы понимаете, как и что обсуждается в процессе такого обсуждения, какие решения зачастую принимаются. Это означает, что образовалась довольно серьёзная пропасть между этими представлениями и желанием получать деньги. Причём самыми рискованными и безответственными, к сожалению, оказались именно те, кто изначально просто по своему статусу, по сути должен быть максимально консервативен, то есть финансовые институты.
Сейчас во многих странах наблюдается другое направление: есть соблазн всё взять под государственную опеку, а ещё проще, может быть, – просто обратить это в государственную собственность, и, более того, в ряде государств это уже делается. Хотел бы прямо сказать, что мы стараемся не делать подобных вещей.
Действительно, в России пока немало активов, которые находятся в государственной собственности. Более того, мы, конечно, не можем полностью исключить такого развития событий, в случае если в экономике будут происходить какие‑то драматические изменения. Однако хотел бы прямо сказать, что, по моему мнению, государственная поддержка должна носить временный характер, в том числе и государственная поддержка, которая оказывается в форме вхождения в капитал тех или иных компаний, тем более что оказывать помощь за счёт средств налогоплательщиков мы можем только в самых ограниченных пределах.
И ещё один соблазн, который, по сути, возникает в результате кризиса или как ответ на кризис, – это выстраивание всякого рода заборов и стен между национальными рынками. И тема протекционизма сегодня тоже была одной из основных, она тоже вошла в декларацию. Конечно, вы, как люди просвещённые, зададите вопрос, до какой степени необходимо защищать национальную экономику. Этот вопрос стоит перед всеми: и перед бизнесом, и перед политическими руководителями. Ответ, с одной стороны, прост, с другой стороны – является общим по форме: надо защищать лишь от недобросовестной конкуренции. И мы будем стараться делать это в России максимально аккуратно, но эффективно.
С другой стороны – надо ли препятствовать бизнесу размещать производство там, где это выгоднее? Я думаю, что в целом нет. Но для этого должны быть созданы такие правила, которые будут и современными, и совершенными, и, если хотите, моральными. Надо подумать и над тем, стоит ли ограничивать банки в кредитовании компаний в других странах. Сейчас сплошь и рядом это происходит, но я думаю, что это тоже неправильно, это следствие тех парадоксов, которые возникли в результате кризиса. Но органы банковского надзора должны действовать таким образом и взаимодействовать друг с другом, чтобы не было опасений за судьбу таких вложений, чтобы это не превращалось в элементарное бегство капиталов.
Иными словами, в сегодняшней ситуации нам нужны, безусловно, принципы справедливой игры, которые подразумевают и честную борьбу за победу – без использования каких‑либо недозволенных приемов. А вот тот допинг, который возникает в результате применения протекционистских мер, может действовать очень недолго и в конечном счёте может принести такие же проблемы, какие приносит допинг спортсмену, подсевшему на использование лекарственных препаратов. Кстати, это касается протекционизма не только в торговле, но и в других сферах, которые не менее важны для развития, я имею в виду и препятствия к доступу к технологиям, коммерческим активам или чрезмерные ограничения для трудовой миграции.
Уважаемые коллеги! Я думаю, что было бы полезно сказать и о том, что мы делаем, что планируем сделать для выхода из кризиса. Вы знаете, что в России приняты специальные решения, приняты специальные программы. Степень их эффективности, конечно, смогут оценить только сами люди, наши граждане. И проверить их можно только с определённым периодом. Тем не менее отмечу, что мы намерены в целом не изменять нашим приоритетам, следовать к долгосрочным стратегическим целям, которые мы для себя выбрали, повышать производительность труда, повышать эффективность производства, причём прежде всего за счёт инноваций.
Конечно, мы должны концентрировать внимание на помощи гражданам, которые сегодня попали в сложную ситуацию в связи с кризисом. Это, кстати, нашло прямое подтверждение в той декларации, которая была нами принята. Это самые незащищенные категории людей: пенсионеры, семьи, у которых много детей и люди, у которых ограничены возможности по трудоустройству, инвалиды. Это те граждане, которые, поверив в экономическую политику государства, взяли ипотечные кредиты и потеряли работу, а также те, кто вынужден был уволиться или уйти в отпуск, который не оплачивается. Для помощи таким людям выделяются довольно значительные государственные средства, повышаются пенсии, пособия, реструктурируются ипотечные кредиты, реализуются сейчас и программы занятости и переквалификации, изменения трудовых возможностей для конкретных людей.
Третье, но не менее важное дело, которым мы сейчас занимаемся, – это исправление недостатков нашей финансовой системы. Она должна стать адекватной современным потребностям, потому что если мы её не успели исправить до того, то сегодня нужно создавать специальные механизмы, которые будут работать в другой ситуации, – механизмы, которые пригодны для работы с разными сложностями, в том числе с такими как так называемые токсичные активы. И на это мы должны будем использовать различные средства.
Мы пришли к выводу, что банки сегодня более подготовлены в урегулировании проблем своих заёмщиков, во всяком случае в текущей ситуации. Поэтому мы предоставляем дополнительные деньги для того, чтобы докапитализировать наши коммерческие банки. Они могли бы в этом случае просто получить дополнительную ликвидность для выполнения своих уставных задач. Это делается и путём софинансирования вложений частных акционеров, то есть на частные деньги приходят государственные деньги. И конечно, мы будем частично компенсировать нынешнее падение внешнего потребительского спроса, связанного с избыточной завязанностью российской экономики на экспорт.
Накопленные в предыдущие годы ресурсы нам с этой задачей помогают справиться. В то же время, как это ни печально, мы, конечно, прогнозируем, что в этом году будет бюджетный дефицит, он уже заложен. Он может превысить 8 процентов от размера ВВП. В такой ситуации мы будем активно заниматься и реструктуризацией бюджетных расходов, запланированных на последующие годы. Но при этом будем стараться не снижать объёмы финансирования социальных программ.
Хотел бы остановиться ещё на одной теме, которая не имеет прямого отношения к кризису, но имеет прямое отношение к обеспечению безопасности в мире, и в Европе в особенности. Некоторое время назад была сформулирована идея о новой договорённости по вопросам безопасности, я имею в виду безопасность в Европе. И мы исходим из того, что на всём пространстве Европы от Атлантики и на протяжении территории всей нашей страны, Российской Федерации, должна быть обеспечена равная безопасность для всех граждан, которые там живут.
Вопрос в том, как это делать. Сегодня этими вопросами занимаются разные структуры: этим занимается НАТО, этим занимается ОБСЕ, этим занимается Евросоюз, этим занимаются структуры, возникшие на территории бывшего Советского Союза, такие как Организация Договора о коллективной безопасности – и в целом занимаются достаточно эффективно. Но проблема в том, что каждая из этих структур занимается фрагментами этой безопасности. В ряде случаев из‑за того, что по каким‑то вопросам мы слышим друг друга плохо, возникает ситуация, близкая к ситуации в период холодной войны. Для нас это очень печально, потому что характер отношений между Россией и Европой, степень взаимозависимости, взаимопроникновения наших стран и просто история свидетельствуют о том, что мы должны жить в абсолютном контакте, мы должны развиваться совместно. Ведь Россия – это не Советский Союз и даже не просто постсоветское государство: наша страна уже 17 лет развивается как современное государство с рыночной экономикой, которое, конечно, имеет и свои национальные интересы и старается их отстаивать. Тем не менее наш выбор ни в чём не отличается от выбора других европейских стран. У нас один и тот же вектор развития. И поэтому мы хотели бы рассчитывать на равноправное и доверительное партнёрство по всем вопросам. Именно поэтому я возвращаюсь к вопросу безопасности.
Кстати сказать, к вопросу обеспечения европейской безопасности примыкает и более частный вопрос, но достаточно важный, – вопрос обеспечения энергетической безопасности. И я хотел бы специально сказать, что нас не удовлетворяет ситуация в этой сфере. События января этого года, проблемы с транзитом газа через территорию Украины показали, что та нормативная база, которая есть, международные соглашения – не работают. В некоторых из них просто государство и не участвует: Россия, например, не участвует в Энергетической хартии, считая, что этот документ направлен прежде всего на защиту государств-потребителей, но никак не помогает удовлетворить интересы государств – производителей энергоресурсов.
Какой из этого вывод? Вывод очень простой: нужно создавать новые договорённости. Я об этом говорил в ходе встреч с моими коллегами – и в Германии, и здесь, в Великобритании. По всей вероятности, в ближайшее время мы подготовим и распространим документ на эту тему, который мог бы если не отменить какие‑то договорённости, то во всяком случае – помочь им реализовываться. Кстати, на эту тему мы ещё три года назад в Санкт-Петербурге, когда проводился саммит «большой восьмёрки», также подготовили соответствующие решения.
Что я хотел бы сказать в конце? У вас – у тех, кто учится, – конечно, сейчас самая счастливая пора. Как человек, который когда‑то учился, а потом преподавал в университете, я вам искренне завидую. На самом деле я всегда, когда захожу в студенческую аудиторию, испытываю какое‑то особое ощущение, потому что у меня ещё остались впечатления о том, как я читал лекции в Санкт-Петербургском университете. Поэтому я хотел бы пожелать вам больших успехов. Надеюсь, что вы получите блестящие знания, сможете применить их на практике и своими будущими действиями сможете предотвратить кризисы, подобные тому, что сейчас разыгрался в мире.
И буквально ещё два слова. Я хотел привести слова одного из основателей Лондонской школы экономики знаменитого драматурга Бернарда Шоу. Слова эти вам, наверное, известны, но мне они очень нравятся: «Люди всегда сваливают вину на силу обстоятельств. Я не верю в силу обстоятельств. В этом мире добивается успеха только тот, кто ищет нужных ему условий и, если не находит, создаёт их сам». Прекрасные слова.
Спасибо.
ВОПРОС (
как переведено
): Спасибо, что Вы говорили о всех вопросах безопасности, я хотел такой вопрос задать: очень много говорилось об ОЭСР, НАТО и о России – как Вы представляете себе развитие НАТО, и что Вы думаете по этому вопросу?
Д.Медведев: Вы знаете, я думаю, что НАТО занимает достойное место в системе обеспечения безопасности в мире и в Европе. Реально это самая сильная военно-политическая организация сегодня, которая развивается последние годы в достаточно комфортных условиях. В прежние времена, когда существовал Варшавский договор, НАТО и Варшавский договор были, мягко говоря, оппонентами, просто противниками, и это развитие было совсем другим. Сейчас НАТО развивается иначе, но в то же время, как мне представляется, и здесь я просил бы своих коллег, которые отвечают за развитие структуры, не обижаться, некоторые процессы, которые происходят в НАТО, Российской Федерации представляются избыточными. Во всяком случае, мы не всегда понимаем, зачем нужно в таком пожарном порядке принимать в НАТО те страны, которые к этому совсем не готовы, – напрягая ситуацию с другими государствами.
Ведь что такое любой военный блок? Это способ защиты тех или иных стран. Но есть страны, которые не входят в этот блок, и, стало быть, когда тот или иной блок развивается, эти страны напрягаются, они думают: а не против них ли это всё делается (особенно имея в виду прежний опыт сотрудничества между двумя блоками)? Принимая такие решения, как мне представляется, НАТО, как и любая другая организация, должна быть максимально ответственна, действовать по принципу «не навреди», думать и о том, какие будут отношения внутри самой НАТО, потому как приём новых членов – это и новые обязанности, и новые трудности. Я не буду никого специально упоминать в этой аудитории, но далеко не со всеми новыми членами НАТО легко разговаривать. Я не буду также приводить деление на «старонатовцев» и «младонатовцев», говорить о противоречиях, которые существуют, хотя я сказал: мне на эту тему легко рассуждать.
Мне кажется, в этом смысле НАТО нужно думать прежде всего о том, чтобы сохранить внутреннее единство и солидарность, не создать проблем для самих себя и не обострить отношения со своими соседями, в том числе и с такими соседями, как Российская Федерация. И прежде чем принимать решение, скажем, о расширении блока, нужно думать об этих последствиях. Я вчера об этом откровенно рассказал своему новому товарищу – Президенту Соединённых Штатов Америки Бараку Обаме.
ВОПРОС (
как переведено
): Спасибо большое, господин Президент, за очень интересную речь. Меня интересует новая европейская организация безопасности, которую Вы предлагаете. Вы считаете её способом замены существующих организаций?
Д.Медведев: Абсолютно правильный вопрос. Спасибо, уважаемая коллега, за этот вопрос. Конечно, когда я эту идею формулировал – это произошло почти год назад, во время моего посещения Германии, – я тоже для себя определял, что это может быть. С учётом того, что все организации несовершенны, и нет структуры, которая объединяет нас всех, это реальная проблема, и, кстати сказать, тогда никакого ещё кризиса не было, и то мы понимали, что есть проблемы во взаимоотношениях. Тогда не было экономического кризиса, тогда не было августовского кризиса на Северном Кавказе, и то ощущалось, что есть проблемы.
Поэтому, мне кажется, здесь нужно исходить из того, что, конечно, создание такого рода договора не должно приводить к замене существующих организаций на новые. Все организации, что есть, должны сохраняться, – более того, они должны участвовать в создании нового договора, но это должен быть универсальный пакт. Вы можете меня спросить, ну а вот чем не годится ОБСЕ? Но дело в том, что ОБСЕ прошло довольно длинный путь от Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, которое состоялось в 1975 году в Хельсинки, когда были два блока и жёсткое противостояние, до организации, которая занимается достаточно частными вещами, и далеко не всегда эффективно.
Поэтому есть желание создать что‑то новое, что впитает, конечно, традиции прежнего. И, на мой взгляд, прежде всего, это должна быть площадка, где можно будет обсуждать все вопросы, и странам, которые входят в североатлантический блок, и странам, которые находятся в Европе, но не входят в североатлантический блок: обсуждать вопросы экономической безопасности, энергетической безопасности, военной безопасности, политические вопросы, какие угодно, – и в то же время принимать достаточно обязательные решения. Вопрос в том, как согласовать эти решения с другими организациями, об этом можно подумать.
Сто лет назад создание организации типа ООН казалось абсолютно немыслимым, хотя система международного права начала формироваться в середине XIX века. Тем не менее наши предшественники создали Организацию Объединённых Наций, и при всём, может быть, несовершенстве её отдельных частей, механизмов, это единственная универсальная организация, которая помогает нам решать массу вопросов. То же самое применительно к Европе: я считаю, что, если бы мы смогли бы договориться по базовым принципам, такая организация могла бы быть эффективной.
ВОПРОС (
как переведено
): Мой вопрос касается экономического кризиса. Много говорится об увеличении роли государства в экономике. Прошлое России как командного государства облегчает или затрудняет увеличение государственного участия в экономике страны?
Д.Медведев: Блестящий вопрос. Вы знаете, у нас действительно есть свой опыт государственной экономики, плановой экономики, командной экономики, как бы её ни называть. Я думаю, что всё‑таки он упрощает нам задачу. Несмотря на то что моё становление как специалиста пришлось на период рыночной экономики, даже я неплохо помню о тех правилах, которые работали в тот период. Я отлично знаю все проблемы, которые были тогда, все родимые пятна плановой экономики и все те сложности, которые возникают у граждан, живущих в такой системе координат. Поэтому опыт, как самое бесценное достояние для любого человека, – всегда плюс. Если кто‑то хочет попробовать, пусть читает учебники полиэкономии социализма того периода, ну и конечно, бессмертное учение Карла Маркса.
ВОПРОС (
как переведено
): Господин Президент, может быть, Вы заметили, что здесь порядка 80 процентов требуется перевод. Как Вы хотели бы, как Вы можете отметить этот феномен – то, что русский язык ещё не так активно используется? Как Вы думаете, какое будущее будет у русского языка и культуры на европейском пространстве?
Д.Медведев: Я считаю, что это частично и наша вина, что не все присутствующие в этой аудитории понимают русский язык, это первое. И, второе, Вы знаете, если говорить серьезно, то степень проникновения русского языка, как любого другого языка, зависит от того, как близко соприкасается бизнес, как близко соприкасаются культуры. Я думаю, что сейчас у нас, может быть, как раз такая ситуация, когда можно дать этим процессам гораздо более быстрый ход – во всяком случае, никаких препятствий для этого нет.
ВОПРОС (
как переведено
): Спасибо, господин Президент, за интересную лекцию.
При администрации Буша система ПРО США была серьёзной проблемой в отношениях между Россией и США. Думаете ли Вы, что при администрации Обамы что‑то изменилось? Считаете ли Вы, что программа будет продолжаться? Если нет, то какова будет реакция России? Вы по‑прежнему намерены реализовать многомиллиардную программу модернизации российской армии?
Д.Медведев: Вы знаете, я считаю, что вопрос о размещении новых средств противоракетной обороны и соответствующих радаров – это ошибка в том виде, в котором это реализуется. И эта ошибка на совести предыдущей администрации Соединённых Штатов Америки. Так, кстати, считают многие мои европейские коллеги. Но дело не в этом. Я думаю, что всякого рода защитные меры (а противоракетная оборона – это именно средство защиты в том числе от угроз, которые исходят от государств с нестабильным режимом, от государств, которые стремятся попасть в ядерный клуб и которым пока это не получается сделать), так вот, такого рода защитные меры должны осуществляться совместно. Мы ведь когда‑то американцам предложили создание глобальной системы противоракетной обороны, фрагментом которой могла бы быть и российская противоракетная система, предложили использовать наши радиолокационные станции. Нам сказали: «Нет, не надо! Вот мы договорились с двумя государствами (кстати сказать, даже не поставили в известность другие страны), и там всё будет нормально. Мы поставим туда ракеты, включим радар, всё будет работать». Но эта система не может работать против всех угроз. И она находится вблизи нашей территории. Естественно, что нам это не нравится. И несмотря на клятвенные заверения, что «мы вас будем туда пускать, если, конечно, на то дадут согласие принимающие страны», нас это не устраивало. Поэтому мы вынуждены были принимать решение об ответных мерах. Мне бы очень не хотелось эти решения исполнять. Я считаю, что для этого сейчас есть все шансы.
У меня был разговор на эту тему с Президентом Соединённых Штатов. Как минимум я могу сказать, что со стороны Соединённых Штатов Америки сегодня есть желание слушать наши аргументы. Они не пытаются отрезать и сказать, что этот вопрос решён и нечего обсуждать. Поэтому, если мы приложим старание с двух сторон, я считаю, что мы можем найти выход из этой неприятной ситуации. Что же касается модернизации армии, знаете, каждое государство её модернизирует. Мы не можем остаться с армией, которая создавалась в советский период, – точно так же, как Великобритания модернизирует свои вооружённые силы, страны НАТО проводят обновление. Это нормальный процесс. Ни в коем случае нельзя просто бряцать оружием, как это принято говорить, напрягать мускулы, демонстрировать их, потому что это, как правило, непродуктивно. Как раз уважают тех, кто мускулов не показывает, но тех, у кого всё‑таки хорошая мускулатура. Поэтому, конечно, мы будем заниматься этими вопросами, во всяком случае я как Верховный Главнокомандующий должен этим заниматься.
ВОПРОС (
как переведено
): Я из Грузии. Вы упоминали кризис на Северном Кавказе, в моей стране. Вопрос связан с этим. Вы собираетесь признать ошибки, которые вы совершили в отношении Грузии? И как Вы собираетесь улучшить отношения с Грузией, если вообще собираетесь?
Д.Медведев: Я Вам постараюсь ответить откровенно, так, как я это понимаю. Во‑первых, я считаю, что те драматические события, которые случились, они тем не менее не отражают глубокой симпатии, которую всегда испытывал российский народ к грузинскому и наоборот, как я полагаю; не отражают и тех исторических решений, которые принимались в XVIII веке, XIX веке, когда Россия способствовала возникновению грузинского государства. И всё, что случилось, – говорю вам предельно откровенно, на совести руководителей Грузии. Это моя прямая открытая позиция. Я могу вам сказать даже больше: когда я стал Президентом Российской Федерации, я встречался с господином Саакашвили и сказал ему, что мы готовы помогать в восстановлении территориальной целостности государства. Но для этого нужно вести себя правильным образом. Как, я думаю, вы понимаете, военные действия никогда не способствовали укреплению государства. И за ошибки одного человека пришлось расплатиться очень большому числу людей. Мы хотели бы иметь добрые, хорошие отношения с Грузией. Ещё раз повторяю: мы любим и ценим грузинский народ. Я не хочу иметь никаких отношений с Президентом Саакашвили и не буду с ним общаться. Но если в результате демократических процессов власть в Грузии рано или поздно изменится, мы открыты к тому, чтобы обсуждать любые темы.
ВОПРОС (
как переведено
): Господин Президент, через несколько недель Вы будете праздновать первую годовщину своего президентства, и хотела бы спросить: в ходе этого первого года как много времени Вы посвятили внутренним вопросам, а сколько – внешней политике? И, как Вы видите, мой вопрос несколько намекает на распределение обязанностей между Вами и Владимиром Путиным.
Д.Медведев: Во‑первых, мне приятно, что об этой дате помню не один я, потому что это был не самый простой год в моей жизни: бывали у меня виды работы и попроще, скажу откровенно; хотя, скажу вам ещё более откровенно, работа Президента – интересная работа.
Интересная потому, что приходится решать такие задачи, которые невозможно решить на другом месте. Это требует колоссальной внутренней мобилизации и, естественно, принятия решения в самых сложных ситуациях, иногда в очень неожиданных, а подчас – драматических.
Что касается распределения обязанностей, тут всё просто, я на этот вопрос уже неоднократно отвечал: Президент Российской Федерации – это глава государства, он отвечает за внутреннюю и внешнюю политику. Президент Российской Федерации принимает решения по всем ключевым вопросам, и на нём лежит финальная ответственность за всё, что происходит: и за экономический кризис, и за другие события – типа тех, что случились в августе прошлого года.
Что же касается Владимира Путина, то это мой коллега, у нас с ним добрые, дружеские отношения. Я работал в его команде, когда он был Президентом. Сейчас Владимир Путин – Председатель Правительства. Это тоже очень сложная работа, особенно в период экономического кризиса. На Правительстве лежит основная ответственность за решение экономических задач. Правительство занимается вопросами организации внутренней деятельности. Наша Конституция, наш закон о Правительстве построен таким образом, что есть министерства, которые собственно правительственные, а есть министерства, которые замыкаются не только на Правительство, но и на Президента. По нашим правилам это весь силовой блок: Министерство обороны, Министерство внутренних дел, спецслужбы, Министерство по чрезвычайным ситуациям и так далее. Поэтому мы находимся в постоянном общении с Правительством, всё остальное – уже из области эмоциональных оценок. И я считаю, что пока у нас – в смысле вот такой коллективной работы – всё получается, это именно то, что мы хотели получить, когда создали эту конструкцию работы.
ВОПРОС (
как переведено
): Господин Президент, я хотела спросить: как‑то повлияли на Вас эти протесты, которые проходили на Трафальгарской площади, – повлияли ли они на вас, на работу саммита или на Вас и господина Обаму?
Д.Медведев: Вы знаете, вопрос, конечно, в формах протеста: когда громят банки, мне не нравится. Я вырос в стране, где было много революций. Я к ним отношусь с большим напряжением. Но вообще‑то люди должны иметь право на протест. Люди должны иметь право на протест, в том числе против правительства, против тех решений, которые принимаются на таких саммитах. Вопрос, в конечном счёте, в формах этого протеста. Мне кажется, что в Лондоне они были не самые удачные, я уж не говорю о том, что в одном случае это привело к трагическим событиям.
Но тем не менее сама организация работы саммита была очень хорошей. Я хотел поблагодарить и правительство Великобритании, и Премьер-министра господина Гордона Брауна, моего коллегу, за то, что были созданы просто очень хорошие условия для работы, полноценные. И это дало возможность принять не пустую декларацию, а полноценную, насыщенную, конкретную. Так что я хотел бы и в этой аудитории поблагодарить своих коллег, которые этим занимались.
Maybe one question in Russian? [Может быть, вопрос по‑русски? – англ.]
Вопрос: Большое спасибо, что Вы пришли и рассказали нам так много всего интересного. Вопрос внутренний, раз он на русском. Рамзан Кадыров не так давно объявил об окончании операций в Чечне. Хотелось бы узнать, насколько они действительно закончены, что можно ждать в будущем, насколько это будет стабильно?
Д.Медведев: Это действительно наш внутренний вопрос, но имеющий международное звучание, потому что всё, что происходило 10–15 лет назад в Чечне, в Чеченской Республике, – это была не только наша проблема. И мы, к сожалению, тогда столкнулись, по сути, с теми действиями, с которыми другие государства столкнулись впоследствии в других местах. Я не буду сейчас, естественно, пересказывать историю контртеррористической операции. Она была драматическая, тяжёлая, с жертвами, как вообще любая борьба с терроризмом.
Сегодня ситуация в Чечне отличается. Я сам, когда относительно недавно заезжал посмотреть, как у них дела, обратил внимание на то, сколько там строится. Когда люди начинают строить, это означает, что они внутренне готовы к мирной жизни. Потому что тот, кто бегает с автоматами по лесу, тот не хочет строить, у того другие жизненные ценности. Это такой маленький индикатор. А по сути я считаю, что уже действительно ситуация созрела для того, чтобы изменить режим контртеррористической операции. Это не значит, что там не будут действовать внутренние войска, что там не будут проводиться отдельные элементы контртеррористической операции. Если что‑то случится, нам придётся действовать. Это абсолютно очевидно. Но в целом режим так называемой контртеррористической операции в какой‑то момент, достаточно скорый, может быть свёрнут. Это даст возможность республике принимать ряд внешнеэкономических решений, открыть движение авиатранспорта – просто сделать жизнь более нормальной, более свободной, более цивилизованной. В этом смысле это можно только приветствовать. Но тем не менее, с учётом того, что ситуация на Кавказе всё равно непростая, я лично сказал об этом и ещё раз хотел бы повторить: мы будем следить за тем, что там происходит. Если там будут какие‑то проблемы, то мы вынуждены будем действовать чётко и жёстко.