Предыдущая встреча главы государства со студентами и представителями молодёжных организаций на факультете журналистики МГУ состоялась 20 октября 2011 года.
* * *
Стенографический отчёт о встрече со студентами факультета журналистики МГУ
Д.Медведев: Привет всем!
Я сердечно поздравляю всех студентов с Татьяниным днём. Это праздник и вообще студенчества в нашей стране, и, конечно, тех, кто учится в Московском государственном университете. День сегодня особенный.
И с учётом того, что предыдущий мой визит к вам вызвал разные эмоции, я посчитал правильным именно к вам прийти и поздравить вас с Татьяниным днём, и дать возможность, естественно, задать вопросы, которые у вас есть, самые разные.
Прежде чем вы это сделаете, я буквально несколько слов ещё скажу, может быть, о той профессии, которую вы для себя выбрали. Она, безусловно, исключительно интересная. Не знаю, если бы я сейчас принимал решение учиться, если бы я был несколько моложе, пошёл бы я на юрфак или на какой‑то другой факультет, но то, что вы занимаетесь исключительно интересным делом, у меня сомнений не вызывает. И говорю это вам не ради дежурного комплимента, не для того, чтобы понравится и сказать, какие вы хорошие или наоборот. На самом деле для меня это стало интересно после того, как стали появляться так называемые новые СМИ. Я, конечно, и классические СМИ читал, читаю, смотрел и смотрю. Но после того как наступила эпоха интернета, очень большие изменения стали происходить не только в среде средств массовой информации, но и просто в нашей жизни. Как они влияют, вы сами отлично знаете. Их влияние даже, может быть, нам до конца ещё непонятно и во всяком случае нами не до конца проанализировано.
Почему я об этом говорю? Помимо тех вопросов, которые вы, конечно, будете задавать, вопросов, которые касаются нашей политической жизни, нашей экономики, нашего будущего, различных государственных институтов, просто всяких разных сложностей и таких наиболее интересных тем, которые есть, мне бы, конечно, очень хотелось, чтобы мы с вами затронули проблему развития средств массовой информации. Тем более что как юрист я всё‑таки, не преувеличивая законодательное поле, но всё‑таки считаю, что от него многое зависит, и могу сказать, что тот закон о средствах массовой информации, который сейчас действует, получился на удивление удачным. Его иногда критикуют за то, что он такой слишком идеалистический, за то, что он не меняется.
Но, знаете, когда законодательный акт не меняется на протяжении десятилетий, это означает то, что он всё‑таки достаточно неплохо действует. И всякий раз, когда мне приносят, допустим, какие‑то изменения к законодательству о средствах массовой информации, я обычно спрашиваю у корпорации, и корпорация всегда, ваша корпорация, говорит – лучше ничего не трогать. Мне интересно было бы знать мнение студенчества о том, надо ли нам трогать законодательство о средствах массовой информации или нет?
И вторая тема, конечно, связана с развитием новых СМИ. О них сейчас много чего сказано, но в то же время очевидно, что добротной основы для их деятельности нет. И это проблема мирового уровня. Скажу вам откровенно, я её неоднократно поднимал во время встреч со своими коллегами и на «восьмёрке», и на «двадцатке». Как ни странно, я был, наверное, единственный, кто в этой теме был заинтересован, – может быть, потому что мне действительно это интересно. Поэтому если у вас будет желание поговорить об этом, мне кажется, это было бы полезно и не только для нашего с вами общения, но и для будущего. Потому что оттого, как мы будем прогнозировать наше законодательное регулирование, зависит, конечно, и в значительной мере ваша будущая работа, да и, если хотите, просто дух, демократический дух нашей страны, и та ситуация, которая сейчас есть и которая будет в будущем. Наверное, это всё.
Смотрите также
Ещё раз всех сердечно поздравляю с праздником. Пожалуйста, давайте пообщаемся, поговорим о том, о чём мы не смогли поговорить, может быть, в прошлый раз.
Здесь, мне сказали, есть девушка, у которой маленький ребенок, это правда или нет? Давайте Вас попросим задать первый вопрос.
Вопрос: Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич!
Меня зовут Ксения. Я, как видите, молодая мама. И конкретно меня волнует проблема трудоустройства молодой матери. Как Вы знаете, пособие матери-одиночки всего 1,5 тысячи рублей, прожить на такие деньги невозможно. Также очень длинные очереди в детские сады.
Я хотела бы предложить такой момент – допустим, по американской системе: при крупных организациях у них есть частные ясли, или выделяют для матери отдельную комнату для сцеживания, или для ребёнка. Хотела бы предложить что‑то нечто такое же для нашей страны, чтобы молодая мать имела возможность пойти на работу, чтобы она смогла заработать на себя и на ребёнка.
Спасибо.
Д.Медведев: Спасибо. Ксения, а у Вас какой курс? Вы учитесь сейчас или в отпуске?
Реплика: Нет, я всё ещё учусь на вечернем отделении, четвёртый курс. Я редактор.
Д.Медведев: А где работаете?
Реплика: Работаю, где придётся. Я в фрилансе, можно так сказать, потому что на постоянную работу меня не берут как раз из‑за ребёнка, говорят: «Идите в декрет, мама». А мне жить как‑то надо, зарабатывать.
Д.Медведев: Понятно.
Конечно, проблема трудоустройства молодых матерей, да и вообще женщин, у которых есть дети, довольно сложная.
Надо признаться, что у нас в стране в какой‑то момент – может быть, ввиду того, что мы только вступили на новый экономический путь, – возникло ощущение, что можно игнорировать любые законодательные нормы.
Что я имею в виду? Раньше, вы этого, конечно, не помните, при советской власти существовала даже ответственность за отказ взять женщину на работу в случае, если она беременна или если она находится в отпуске по уходу за ребёнком. Сейчас этой ответственности нет, поэтому работодатели довольно легко отказывают в приёме на работу или, допустим, в восстановлении трудовых отношений, если женщина до этого трудилась в том или ином месте. Что, на мой взгляд, нужно сделать? Я как‑то уже об этом говорил: нужно просто поменять, может быть, законодательство в части, касающейся трудоустройства молодых матерей на работу, создать стимулы для того, чтобы всё‑таки работодатели готовы были брать таких женщин на работу. Они могут быть разные, но обычно срабатывают экономические стимулы. Вот это первое.
Второе. Я абсолютно согласен с тем, что если при крупных компаниях или даже не очень крупных компаниях будут создаваться частные детские сады. Это хорошо, потому что у нас в стране очень большая очередь в детские сады, вы, наверное, знаете. У нас по всей стране приблизительно 2 миллиона детей стоит в очередях. Кстати, в Москве ситуация гораздо лучше просто потому, что Москва – огромный мегаполис, здесь много чего строится, но всё равно есть свои проблемы. Поэтому необходимо создавать и новые, конечно, детские сады, и новые места создавать для детей, которые рождаются, иначе просто у нас так и будет такой сложный демографический тренд.
Хотя объективности ради надо признать, за последние годы всё‑таки количество рождений стало больше. Я скажу откровенно – я очень рад, что я когда‑то участвовал в создании соответствующей программы. Теперь осталось создать необходимые условия для самих матерей. Будем этим заниматься.
Я думал, Вы попросите что‑то конкретное совсем, но Вы, как серьёзный человек, просто задали общий вопрос.
Пожалуйста, ребята. Я, естественно, никого здесь не знаю, кроме руководства вашего, но руководство ни о чём и не просит, поэтому я, извините, буду на вас показывать пальцем или рукой, а вы, пожалуйста, представляйтесь, чтобы я мог к вам как‑то обратиться.
Пожалуйста.
М.Нефидова: Здравствуйте!
Меня зовут Марика, я учусь на втором курсе вечернего отделения.
Я, прежде чем задам вопрос, расскажу предысторию. Сейчас моя знакомая, она моя ровесница, вместе с мамой живёт в центре для женщин, оказавшихся в трудной жизненной ситуации. В это время её дядя, который имел судимость, в том числе за убийство и за сутенёрство (провёл в тюрьме из 50 своих лет 30), живёт в их квартире.
Д.Медведев: «Хороший» дядя.
М.Нефидова: В этой квартире они прописаны все, но просто подруга и её мама боятся туда возвращаться, он им угрожает и говорит, что если они вернутся, то он их может убить. Как мы видим из его судимости, он действительно на это способен. Он поменял замки, выкинул все вещи, которые у них были. Конечно, они обращались в суд, и суд решил, что они должны вернуться домой, но понятно, что это опасно для их жизни. Возникает вопрос: почему в России нет закона, который бы в такой ситуации предусматривал бы то, что у одного человека было несколько судимостей, а у другого человека никаких судимостей не было? И возможно ли в России появление таких законов?
Д.Медведев: Сложный вопрос Вы задали, даже с моим высшим юридическим образованием и степенью трудно разобраться. Это Вы какой имеете в виду закон, Марика, – чтобы они могли поселиться в этой квартире? Или закон, который позволяет привлечь его к ответственности? Я просто не очень понял.
М.Нефидова: Я думаю, что закон о защите, то есть чтобы человек, который не имел никаких судимостей, мог вернуться в эту квартиру и чтобы как‑то обратили внимание на человека, который уже был судим. То есть чтобы, может быть, ему другую квартиру предоставили или ещё что‑то, но чтобы люди, которые не были судимы, могли жить нормальной жизнью, а не в центре для женщин, оказавшихся в трудной жизненной ситуации.
Д.Медведев: Понятно. Но это, знаете, наверное, достаточно, к сожалению, обычная ситуация, она в значительной мере не правовая, потому что, я напомню, человек, который судим, как бы мы к нему плохо ни относились за его прежние проступки, но вообще‑то он у нас не поражён в правах. Он имеет все возможности, он может устраиваться на работу, у него есть право активного и пассивного избирательного права. В конце концов мы должны просто дать ему возможность для нормальной реабилитации, перевоспитания и всего остального.
Но то, о чём Вы говорите, мне кажется, это не проблема судимости или несудимости. С этим дяденькой, который, как Вы сказали, из 50 лет 30 лет провёл на зоне, другая проблема, она заключается в том, что люди, которые имеют право, насколько я Вас понял, на использование жилого помещения, из‑за того, что он такой хам, они туда просто не могут вселиться.
М.Нефидова: Они боятся, потому что он может в любой момент их убить. А милиция говорит, что они приедут только в том случае, если их уже убьют. Притом это уже не первый случай, когда правда людям так заявляют в милиции.
Д.Медведев: Вы знаете, до тех пор, пока он ничего не совершил, он действительно ведь не преступник, согласитесь. Вы все люди здесь цивилизованные и грамотные, понимающие всё. Конечно, это неприятная вещь, но это именно так. До совершения правонарушения человек ведь не может ни в чём просто подозреваться. Единственное, что, мне кажется, в этой ситуации следовало бы делать, я не знаю, конечно, конкретных обстоятельств этого дела…
П.Молчанова: Я могу сказать, просто она про меня говорит.
Д.Медведев: Про Вас? Как всё сложно у вас, о, как запутано‑то.
П.Молчанова: Меня зовут Полина Молчанова. Я учусь тут на втором курсе вечернего отделения. И Марика моя подруга.
Данная ситуация, о которой она говорит, – это моя жизненная ситуация, то есть мой родной, так скажем, дядя пришёл несколько лет назад ко мне домой и сказал, что он имеет право на квартиру.
Д.Медведев: А он юридически имеет право?
П.Молчанова: Он юридически имеет право, это доказали, – и сказал, что ему нужны деньги от квартиры. И если мы её не продадим, то он нас убьёт и так далее, то есть он нам угрожал.
В итоге он пришёл к нам домой, сменил замки, взял все наши вещи абсолютно, и мы вынуждены жить там, где сказала Марика.
Д.Медведев: Понятно. Раз уж Вы рассказали со всей откровенностью об этой тяжёлой жизненной ситуации, здесь я вынужден сказать, что, конечно, если обстоятельства такие, как Вы рассказываете, это уже как минимум основание говорить о том, что в таких действиях есть состав преступления, если речь шла о запугивании и о последующем недопущении домой. Всё, что могу в этой ситуации предложить, – оставьте Ваши координаты, я дам указание разобраться.
П.Молчанова: Где оставить?
Д.Медведев: Прямо здесь напишите и мне отдайте. Прямо сейчас напишите, и всё.
Пожалуйста.
Э.Бохуа: Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич!
Меня зовут Эдвард. Я учусь на втором высшем, вечернее отделение.
Для начала я хотел бы высказать свою благодарность руководству, то есть Вам, за то, что Вы делаете. Это сложная работа и огромная любовь к стране и к проживающим в моей стране.
У меня такая проблема: у меня огромное желание работать на государство и служить народу – не могли бы Вы мне посодействовать в этом?
Д.Медведев: Могу. Что Вы хотите?
Э.Бохуа: Всё что угодно. Я готов служить. Я хочу служить моему народу.
Д.Медведев: Вы на каком курсе учитесь?
Э.Бохуа: Первый курс, второе высшее.
Д.Медведев: А кем бы Вы хотели работать?
Э.Бохуа: Кем угодно. Летом, начиная с августа, я переписывался с департаментом межрегионального сотрудничества и политики, писал письма, причём сочинил план, которого у этого департамента в принципе на официальном сайте нет. Все – начиная с сотрудников, начиная с отдела кадров, кончая заместителями – говорят, что эти планы очень хорошие, и они очень действенные были бы, но встают в тупик, потому что закон… То есть якобы это не по закону вопрос становится, есть особый отбор – пожалуйста, подавайте документы. Но я проходил по этому закону, потому что я сделал план. Я предложил работу даже на условиях минимальной оплаты. Я просил…
Д.Медведев: Вы кем работаете?
Э.Бохуа: Я работаю юрисконсультом.
Д.Медведев: Юрисконсультом? У Вас юридическое образование?
Э.Бохуа: Юридическое образование – первое высшее. Я сам из Нового Уренгоя. Посодействуйте мне, пожалуйста.
Д.Медведев: Что я могу сказать после того, как я сказал уже девушке? Оставьте координаты.
Ладно, ребята. Мы как‑то не можем перейти к глобальным темам. Неужели они вас не волнуют?
Так, вопрос про ответственность. Ну, давайте, пожалуйста. Что там про ответственность?
В.Куликов: Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич!
Меня зовут Владимир Куликов, я студент кафедры телевидения.
Меня очень печалит всё, что происходит сейчас в отечественной журналистике, в отечественном телевидении. Ещё больше меня печалит всё, что происходит в нашей стране. Если честно, последние три года я реально обдумываю факт переезда в другую страну. Меня это очень волнует.
В своих интервью Вы очень часто говорите про ответственность, про личную ответственность, про то, что какие‑то решения Вы принимаете и чувствуете, что будет фидбек от миллионов. Меня интересует такой вопрос. Сейчас в стране назревает очень серьёзная революционная ситуация. Это чувствуется по разговорам. Я это чувствую по комментариям в интернете. И меня интересует, какая будет Ваша личная стратегия поведения во время революции в стране?
Как Вы реализуете свою ответственность, свою меру ответственности? Готовы ли Вы пойти в народный суд (наверняка это, скорее всего, будет в случае революции) и готовы ли Вы там доказывать по каждому факту свои решения и свои идеалы? Понимаете ли Вы, что, скорее всего, этот суд будет обязательно необъективным, потому что все революционные суды необъективны? Понимаете ли Вы, что, скорее всего, Вас могут осудить даже на смертную казнь? Готовы ли Вы её храбро и ясно принять, как это сделал Саддам Хусейн или же Вы эмигрируете в дружественную нам Северную Корею, кончине лидера которой вы так сочувствуете, в отличие от Вацлава Гавела? Спасибо.
Д.Медведев: Маленькая ремарка по поводу кончин. Вы просто не очень внимательно следите за поляной, к сожалению: по поводу Вацлава Гавела – я тоже отправлял свое сочувствие. Но дело не в этом.
Володя, Вы, наверное, задали самый смелый вопрос своей жизни. Я Вас с этим поздравляю. Вы долго готовились и задали его с пролетарской прямотой. Я Вам отвечу предельно откровенно. Любой человек, который избирается на должность Президента, должен быть готов ко всему, – и я тоже ко всему готов. Почему? Просто потому что если ты уже принял для себя это решение, ты должен понимать, что от тебя зависит судьба огромного количества людей. У нас 140 миллионов с лишним человек, очень сложная страна: страна, в которой есть терроризм, в которой есть масса спрятанных конфликтов; страна развивающаяся, у которой масса проблем, в том числе и в политической системе, и в экономике; страна, в которой высокая бедность. И поэтому Президент должен быть готов ко всему.
Если Вы говорите о текущей политической ситуации – знаете, я, наверное, все‑таки чуть постарше Вас… Вам сколько лет?
В.Куликов: Лет на 20.
Д.Медведев: Да, лет на 20. Поэтому у меня к этому более спокойное отношение. Я помню и 89-й год, и 91-й год, и 93-й год, ситуацию, когда у нас танки стреляли по парламенту. Печальная была ситуация для страны. Но как‑то вырулили. Был, кстати, и захват телевидения тогда. И масса других вещей. Вопрос в том, что и сегодня у нас есть достаточное количество проблем. И, может быть, в этом смысле я не могу быть вполне доволен тем, что я делал последние четыре года.
Что же касается прогнозов на будущее, это дело неблагодарное. Но я в любом случае уверен, что никакая революция нашей стране не нужна, потому что свой лимит на революции Россия выбрала в ХХ веке. Мы понаделали столько ошибок, к сожалению, я имею в виду – наши предшественники, руководители государства. Да и не только руководители. Вы же понимаете, что в революциях принимают участие не только начальники, не только вожди, но и огромное количество людей, разных людей: и тех, кто свято, истово верует в идеалы революции, и тех, кто делает карьеру. Но в конечном счёте эти революции, как правило, что делают: поедают своих детей.
Поэтому я очень не хотел бы, чтобы события в нашей стране развивались по какому‑либо революционному или иному экстремальному сценарию. Но, я Вам скажу откровенно, я не вижу для этого достаточных предпосылок. У нас есть довольно значительное количество людей, которым не нравится нынешнее политическое устройство и нынешний набор политических лидеров, это нормально абсолютно. Может быть, через некоторое время они сами придут к власти и будут управлять государством, если смогут доказать свою правоту и доказать, что они способны этим государством управлять.
Я могу согласиться с тем, что, наверное, нам необходимо заняться совершенствованием нашей политической жизни, потому что у меня есть свой опыт, я и постарше Вас, и плюс всё‑таки я уже давно во власти, я помню 90-е годы. У нас в 90-е годы была одна ситуация, в прошедшем десятилетии – другая ситуация, сейчас наступило уже второе десятилетие нового века. И в каждом десятилетии существовали определённые политические принципы и установки, но при этом мы сохраняли каркас политической системы.
Я могу Вам сказать откровенно: у меня тоже где‑то, может быть, год назад или, может быть, чуть раньше, чуть позже возникло ощущение, что нам нужно добавить воздуха в нашу политическую систему просто потому, что она слишком зарегулирована. И, например, законодательство о партиях уже не соответствует требованиям сегодняшнего дня – при том, что еще несколько лет назад я считал, что нам нужно иметь именно такое законодательство, которое мы имеем. Почему? Потому что у нас должны сложиться крепкие, сильные партии, а не «живопырки», которые в огромном количестве участвуют в выборах. Но сейчас очевидно, что такие правила уже не действуют как следует.
Это касается и других вопросов: и выборов Президента, и порядка голосования в наш парламент, ровно поэтому я в декабре и внёс эти предложения по изменению нашей политической системы. Причём хотел бы, чтобы и Вы об этом знали, Ваши друзья, коллеги и все, кто сможет сегодня наблюдать нас через ваши айфоны, через другие средства коммуникации (потому что мы не планировали специально трансляцию этой встречи, она записывается, насколько я знаю, только для нужд Московского государственного университета): эти изменения планировались не с декабря месяца – я планировал всё это сделать ещё год назад. В этом я и вижу как раз долг Президента.
И, завершая ответ на этот вопрос, я ещё раз хотел бы сказать: я ничего не боюсь, иначе бы я не смог работать Президентом, а это тяжёлая работа, честное слово.
В.Куликов: Можно чёткий и конкретный месседж: Вы готовы к смертной казни, умереть за свои идеалы или нет?
Д.Медведев: Понятно. Если Вас интересует чёткий ответ – за свои идеалы я, конечно, готов умереть. Кстати, идеалы – это не только Конституция и не только набор высоких ценностей, это, простите, и такие вещи, как семья, дети и всё остальное. Это тоже ценности, за которые все мы, кстати, должны быть готовы страдать исходя из разных соображений.
О.Слободчикова: Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич!
Меня зовут Ольга Слободчикова, я студентка 5-го курса, и я бы хотела задать Вам такой вопрос: на Ваш взгляд, есть ли связь между декабрьскими протестами и тем, что Вы не баллотируетесь на второй срок? Как Вам кажется, было ли это решение в какой‑то мере причиной протестов? Собственно, весь вопрос. Спасибо.
Д.Медведев: Почему я не баллотируюсь на второй срок, я старался внятно объяснить, не знаю, уж насколько у меня это получилось. Я считаю, что это вопрос политической целесообразности. Я, кстати, никогда и нигде не говорил, что я вообще не буду больше баллотироваться. Я напомню, мне всего 46 лет. Это не такой ещё серьёзный возраст, чтобы отказываться от дальнейших политических баталий. Но в этот раз я действительно решил не баллотироваться, исходя из, подчёркиваю, соображений политической целесообразности, потому что считал, что два человека, представляющие одну политическую силу, не должны толкаться локтями. Должен двигаться тот, у кого в настоящий момент, может быть, шансов победить несколько больше. Так это или нет, покажут выборы, которые состоятся в марте.
Что касается выступлений и событий, которые были после выборов в Государственную Думу, я не могу это напрямую связывать со своим отказом баллотироваться. Но, наверное, я допускаю, что среди тех, кто приходил на Болотную и на Сахарова, были люди, которые, может быть, хотели других раскладов, в том числе и моего участия в выборах президента. Я это вполне допускаю, это нормально.
Пожалуйста, Вам слово.
А.Новиченков: Меня зовут Артём. Я студент третьего курса дневного отделения.
Вот камера, и в неё вставлен зелёный шнур, это шнур для прямого вещания со спутниковой тарелки. Но прямого вещания показано не будет, потому что наверняка здесь сегодня собрались люди, которые хотя задать оппозиционные и не совсем удобные вопросы.
Д.Медведев: Не поэтому.
А.Новиченков: Кроме того, мы все знаем, что полно передач закрывается, закрываются какие‑то репортажи, не дают работать некоторым журналистам, то есть это вопрос о цензуре. Почему в свободной, демократической стране, ведущей планы на модернизацию, если уж мы берём пример с Европы, в какой‑то мере с США, почему у нас существует цензура?
Д.Медведев: Артём, сначала я отвечу по поводу трансляции, чтобы не было недопонимания. Я, когда консультировался с коллегами, просто решил не делать этого по совершенно иным причинам. Я готов отвечать на любые ваши вопросы и не вижу ничего страшного, если это пойдёт в лайфе. Более того, это даже отчасти для меня выгодно как для одного из политических игроков. Вопрос в другом: чтобы вы не считали, что я пришёл к вам сюда делать какой‑то политический промоушен своим взглядам. Ровно поэтому я задумывал эту встречу как встречу просто со студентами журналистского факультета, а не потому, что я не хочу, чтобы ваши неудобные вопросы куда‑то попали.
Тем более что, вы же понимаете, сейчас ничего не скрыть: вы сами обо всём расскажете, вы сами всё это покажете, это всё равно будет в интернете и так далее. И более того, та аудитория, которая, может быть, для вас более ценная, она всё равно всю эту информацию получит. И ровно поэтому я так и поступил. Но если Вы считаете, что этот вопрос нужно показать (Ваш вопрос), мы можем его показать, потому что действительно запись ведётся.
Теперь в отношении сути. Знаете, я опять же буду апеллировать к своему опыту, я многое что видел: я видел и цензуру советского периода, я помню 90-е годы, которые не следует воспринимать как годы, когда не было никакой цензуры. Естественно, мы все живём в эти годы, когда, как Вы считаете, существует определённая цензура и невозможно что‑то показать в средствах массовой информации. У меня к этому более сложное отношение. Я считаю, что скорее, если хотите, это процесс сложных притирок и создания правил игры на нашем медийном пространстве. Потому что сейчас невозможно закрыть какие‑либо события. Я сам, кстати, неоднократно об этом говорил и государственным средствам массовой информации. У всех средств массовой информации должна быть одна повестка дня. Но это не значит, что государственные СМИ, например, если Вы о них говорите, должны показывать абсолютно всё, что является актуальным в сети. Я об этом тоже как‑то говорил: вот то, что попадает в хедлайн, это далеко не всегда волнует огромное количество наших людей.
Я не буду идеализировать ситуацию. В ряде случаев государство действительно (государство в широком смысле этого слова, я не имею в виду конкретных людей), может быть, лакирует жизненную ситуацию. Это касается не только федеральных СМИ. Это касается и региональных СМИ. Скажем откровенно, ни один начальник не хочет, чтобы его полоскали. И если есть возможность влияния, он это влияние использует. Какой на это ответ? Это, кстати, ещё одна тема, которую я хотел бы, может быть, чтобы мы с вами обсудили (я забыл об этом сказать во вступительном слове). Нам нужны просто разные средства массовой информации. У нас действительно много, и слишком много, государственных средств массовой информации. Если говорить даже о каналах, то помимо двух формально государственных, я имею в виду «Первый канал» и ВГТРК, есть ещё НТВ, которое принадлежит «Газпрому», и огромное количество региональных каналов, которые контролируются местными начальниками. Ровно поэтому уже больше года назад я сказал о том, что региональные СМИ должны быть проданы. К сожалению, это пока исполняется не так быстро, как мне бы того хотелось.
Нам нужно решить и судьбу федеральных государственных СМИ. Это не значит, что государство должно от них отказаться полностью. Я считаю (это моя точка зрения, я не претендую на истину), что у государства должен быть один сильный, полноценный канал, через который государство может доводить свою точку зрения. Это, конечно, не означает, что на нём должна быть цензура, но там могут быть, допустим, профилирующими те события, которые, например, в других СМИ не всегда показывают.
Что касается всего остального, то медийная поляна, она в целом должна принадлежать или бизнесу, или общественным структурам. Поэтому идея общественного телевидения, а я специально об этом сказал в декабре, она должна быть в нашей стране возрождена. Вопрос только в том, на какой основе. Мы же и раньше понимали, что необходимо создание общественного, или публичного, телевидения. И ко мне с такими проектами приходили. Главный вопрос, который у меня всегда был: за счёт чего это СМИ будет существовать? Если за счёт доходов государственного бюджета, если за счёт бюджетных средств, то тогда оно не будет независимым. Потому что в этом случае это будет СМИ, принадлежащее государству, со всеми плюсами и со всеми минусами. И такие СМИ у нас есть, и их очень много.
Тогда нужно определить другой источник. Какой? И вот здесь я хотел бы, чтобы мы, может быть, все посоветовались, в том числе и вы включили свои способности. Вы знаете, например, что BBC существует на отчисления со стороны налогоплательщиков. С учётом того, что у нас страна не очень богатая, я не уверен, что этой идее обрадуются миллионы наших телевизионных зрителей. Но можно подумать о каком‑то другом варианте нахождения финансирования не за счёт государственного бюджета. И вот этот вариант мы как раз сейчас и прорабатываем.
Что должно возникнуть в результате? Должно возникнуть такое телевидение, которое существует на независимые источники, но не на деньги олигархов. Потому что, может быть, вы не помните, а я помню 90-е годы, когда один канал «мочил» другой. Это было. Один – одному принадлежал, другой – другому. И это, конечно, не была свобода слова в правильном понимании. Это просто было сведение счётов и решение личных коммерческих задач. А вот нам нужно создать такое общественное телевидение, которое будет работать, хотя бы для того, чтобы можно было сказать: «Вот люди недовольны тем освещением событий, которое идёт по государственному каналу, посмотрите общественный канал, который даёт другую точку зрения, например», – если она там будет. Потому что все гораздо сложнее. И вот именно этим я сейчас занимаюсь.
Суммирую. Я не считаю, что у нас стерильная ситуация. Я с Вами могу согласиться в том, что на средства массовой информации очень часто оказывают давление. Но это не значит, что у нас в стране какая‑то разнузданная цензура, по нескольким причинам.
Во‑первых, её никто не вводил и никто специально не поддерживает. Во‑вторых, это моё глубокое убеждение, цензура в современном мире невозможна, кроме отдельных эксклавов типа Северной Кореи, уже сегодня упоминавшейся, и некоторых других стран. Поэтому и у нас в стране никакой цензуры нет. Всё, что хочется рассказать, всё равно до потребителя доходит. Но наша задача – сделать так, чтобы государственные средства массовой информации в этом плане стали более качественными, а значительная часть этих государственных СМИ была продана.
Много желающих. Вам слово.
С.Кривохина: Добрый день, Дмитрий Анатольевич!
Добрый день, коллеги!
У меня такой вопрос. София, 5-й курс, через полгода у меня будет диплом, слава богу, спасибо Виктору Антоновичу, что у нас будет диплом международного образца на английском языке. И я лично, как, я думаю, большинство моих коллег, моих сокурсников собираются уезжать за границу, собираются работать не в России.
Частично виной тому цензура, частично виной тому невозможность работать в СМИ здесь, и опять утечка мозгов. Что лично Вы и наше государство собираетесь делать с этой проблемой, чтобы мы хотели работать здесь, чтобы мы хотели приносить свои мозги на пользу нашему государству? Потому что лично у меня, например, вообще ни одной «четвёрки» в дипломе не будет, и мне немножко жаль, что мой мозг улетит туда, но так.
Д.Медведев: Мне жаль тоже. Надеюсь, что не улетит мозг.
С.Кривохина: Улетит-улетит.
Д.Медведев: И мозг останется, и крыша останется на месте.
С.Кривохина: Что будет делать наше государство, чтобы мозги оставались здесь?
Д.Медведев: Спасибо, София.
Знаете, у меня тоже в дипломе не было «четвёрок», точнее, я немножко соврал, одна была всего. Но я никуда не уехал, хотя в тот период, когда я заканчивал, уже тоже можно было куда‑то «отвалить», как минимум поучиться, а впоследствии остаться работать за границей и быть тем же самым юристом и так далее. И сделал это по совершенно определённой причине: я хочу работать в своей стране со всеми её издержками, проблемами, недостатками. Мне кажется, это вопрос личного решения. Это первое.
Второе. Я не знаю, как сложится Ваша судьба, если Вы уедете работать туда. Не уверен, что всё там прекрасно и гладко, как это может показаться из московских окон, что называется. И там тоже своих проблем достаточно, очень высокая конкуренция. И для того, чтобы найти себя в иностранном мире, нужно как минимум стать лучше, чем они, чем те, кто там живёт. И Вы это отлично понимаете.
Наконец, третье. Я считаю, что мы очень долгое время, вы это не помните, конечно, но люди постарше помнят, боролись за то, чтобы, если есть желание куда‑то уехать, его можно было реализовать. Если есть желание уехать, езжайте.
Тем не менее это имеет и ещё одно измерение. Конечно, Вы правы, что государство просто обязано создавать условия для того, чтобы квалифицированные специалисты (не важно, журналисты, математики, юристы – кто угодно) оставались в своей стране. Я бы покривил душой, если бы я сказал, что мы ничего для этого не делаем, мы стараемся делать по мере возможностей, по мере наших сил, по мере того, как создаётся новый бюджет, по мере возникновения экономических предпосылок для этого. Мы и гранты даём, и лаборатории новые создаём, и массу других делаем вещей.
Конечно, это вопрос каждого конкретного человека. И вы сами для себя его должны будете решать. Но ещё раз хотел бы сказать, на самом деле мы действительно за эту проблему взялись.
Мне очень часто этот вопрос задают: что государство делает, я собираюсь уехать работать туда, как вам не стыдно? Я такой талантливый или такая талантливая, я уеду, и вы будете плакать.
Если судить по социологии иностранных государств, причём очень обеспеченных государств, то там по 25–30 процентов молодых людей, специалистов тоже хочет «отвалить» поработать в другую сторону. Это касается Германии, Франции, Великобритании и даже (о, ужас!) Соединённых Штатов Америки. Это нормальная мобильность молодёжи, когда возникает ощущение того, что там может быть интереснее и лучше. Попробуйте.
Т.Бекбулатова: Меня зовут Таисия, четвёртый курс.
Я бы хотела Вас спросить, раз уж Вы в начале беседы затронули тему законов, например, закон о СМИ, то я бы хотела сказать, что на СМИ в нашей стране влияет не только закон о СМИ, как и на других граждан в принципе. Например, огромные споры и возмущение у юристов вызывает статья 282, поскольку она фактически «резиновая» в данный момент из‑за формулировки «принадлежность к какой‑либо социальной группе», то есть за это могут осудить. Многие люди попадают за решётку.
Например, социальная группа. Приведу пример, какие у нас есть примеры социальных групп, которые нельзя критиковать: военные, милиционеры, депутаты Государственной Думы, скинхеды. Доходит до того, что антифашистов, например, обвиняют…
Д.Медведев: А скинхедов тоже нельзя критиковать?
Т.Бекбулатова: Это часть реального дела. Доходит до того, что антифашистов обвиняют в пропаганде национализма, это тоже часть реального дела.
Я бы хотела у Вас спросить по поводу этого. Например, в конце прошлого года, насколько я помню, Вы выступили за то, что эту статью можно в принципе ужесточать и дальше. До этого Вы её ужесточали уже, насколько я помню. Я бы хотела спросить у Вас: что Вы планируете делать в связи с этой статьёй? Планируете ли Вы её пересмотр или хотя бы можно ли убрать эту формулировку «какая‑либо социальная группа»?
Спасибо.
Д.Медведев: Насчёт формулировки обещаю подумать – насчёт социальной группы. Я не специалист в области уголовного права и не знаю, как эта формулировка трактуется на практике. Но хотел бы заметить одну вещь. Вы правильно сказали, что на судьбу журналистики, на средства массовой информации оказывает влияние не только закон о СМИ. Но я хотел бы в свою очередь сказать, что на общую правовую ситуацию в стране оказывают влияние не только законы, но и практика их применения. И здесь можно посмотреть на то, каким образом суд эту самую 282-ю, как и другие статьи, применяет, потому что толкование, как вы понимаете, может быть или ограничительным, или буквальным, или расширительным. И это, собственно, и есть вопрос правовой политики – кого конкретно по соответствующей статье привлекают к ответственности.
Я не могу согласиться с тем, что нельзя критиковать военных или милиционеров. Это происходит сплошь и рядом. В самых разных средствах массовой информации и самыми разными людьми это делается. Вопрос в том, что критику нужно отличать от, наверное, призывов к насильственным действиям, это всё‑таки разные вещи. Милицию или полицию у нас не критикует только ленивый. И военнослужащие, естественно, могут быть в зоне критики, и националисты, и антифашисты, и кто угодно, и президенты, и премьеры. Вопрос в том, как это квалифицировать. Если это обычная, нормальная, цивилизованная критика – пожалуйста. А если это призывы к насильственным действиям… Государство к этому должно как‑то относиться, Вы же понимаете. Потому что за призывами к насильственным действиям очень часто следуют насильственные действия.
Но в одном я Вам обещаю разобраться: я затребую информацию по поводу того, как квалифицируются эти социальные группы по статье 282.
Т.Гладкова: Добрый день, Дмитрий Анатольевич!
Меня зовут Татьяна Гладкова, 3-й курс, вечернее отделение факультета журналистики МГУ.
Сегодня мне хотелось бы напомнить Вам о проблеме «дачной амнистии». Замысел был прекрасен: предполагалось, что люди станут законными собственниками своих земельных участков. Однако сегодня мы имеем совершенно иной результат – это ужасные дачные войны, это конфликты в садовых товариществах.
Чиновники, которые занимаются этой проблемой в течение продолжительного времени, доказали свой абсолютный непрофессионализм, поскольку они не выполнили поручения Президента. Сначала говорил разобраться с этим Владимир Путин, потом эту же проблему поднимали в сроки Вашего президентства, однако, повторяю, ничего не изменилось. В связи с этим у меня к Вам вопрос: почему бы не начать менять ситуацию и действительно помочь людям, которые дико страдают от этого, почему бы не дать возможность решить этот вопрос профессионалам, которые понимают суть вопроса, потому что дело не двигается?
Спасибо.
Д.Медведев: Спасибо, Татьяна.
За что я люблю общение с молодёжью, так это за максимализм: ничего не происходит, ни фига не двигается. Но, знаете, всё‑таки кое‑что двигается. Действительно, этим занимался и Путин, и я этим занимался, и сказать, что я там всем удовлетворён, не могу. Всё‑таки в результате этой дачной амнистии десятки тысяч людей получили легализацию своих владений. Это на самом деле так. Но это не значит, что всё решено. Я единственное, что вам могу пообещать: мы и дальше этим будем заниматься и будем стараться упрощать правила об этой самой «дачной амнистии».
Что там написано? «Очень важный и серьёзный вопрос». Пожалуйста.
А.Азарова: Во‑первых, я очень рада, что увидела Вас наконец в настоящей жизни.
Д.Медведев: Как лучше? Так или по телевизору?
А.Азарова: Вы очень симпатичный, честное слово.
Д.Медведев: Спасибо. Хоть что‑то приятное сказали.
А.Азарова: На самом деле у меня к Вам два вопроса. Один очень большой и очень серьёзный. И второй вопрос очень важный, но маленький.
Смотрите, Дмитрий Анатольевич, первый вопрос следующего характера. У меня тоже есть первое образование, как у молодого человека, я закончила юридический факультет в прошлом году. Но проблема в том, что не хотят трудоустраивать выпускников, куда ни приходишь, без опыта работы.
В университете я была очень активным студентом: я была руководителем художественного театрального кружка, я была председателем студенческого самоуправления от юридического факультета и отдавала этому все силы. Там я получила очень много качеств, я считаю, важных для меня, которые могут пригодиться в моей работе. То есть это инициативность, у меня врождённая высокая грамотность, хорошая память.
И очень грустно, что эти качества так же, как мои знания, из‑за того, что отказывают только потому, что нет опыта работы, забываются, хотя они могли бы пригодиться. Вопрос мой: как этого можно избежать?
Например, моя бабушка, когда устраивалась на работу после института, пришла в отдел снабжения, в метрострой. Она туда пришла и буквально за полгода стала очень грамотным специалистом, притом что у неё также не было опыта работы. Там были мужчины, которые обучали её. Они были после войны, прошли огонь, воду и медные трубы, можно сказать, и сделали из неё потрясающего человека. Как можно решить эту проблему сейчас?
И второй вопрос, если Вы не забудете ответить на него, пока будете отвечать на первый…
Д.Медведев: Я не забуду. Я на память не полагаюсь – я записываю.
А.Азарова: Спасибо.
И второй вопрос. Очень интересно знать, какие книги Вы читаете. Стихи, проза… Возможно, Вы что‑то процитируете. И что Вы любите перечитывать?
Большое спасибо.
Д.Медведев: По поводу молодых специалистов. Конечно, раньше с этим было проще. Когда я учился, у нас у всех, напомню, такая была штука, называется «обязательное распределение». Я, правда, в порядке этого распределения попал в аспирантуру, но большинство моих коллег, они были сразу же закреплены за определённым, если хотите, рабочим местом. Для юриста, понятно, – адвокат, милиционер, следователь, ещё кто‑то. И нужно было три года отработать, а потом можно было уходить в сторону.
Сейчас этого нет. Просто потому, что нет плана приёма студентов такого, как раньше, и нет обязательного распределения по окончании. Но есть в этом и минусы, те, о которых Вы говорите, потому что очень часто молодой специалист, кстати, он может быть очень талантливый, такой, как Вы, тем не менее его никто не знает. И когда он приходит куда‑то устраиваться, без протекции, без блата, без каких‑либо других возможностей, на него смотрят и говорят: «Ты где‑то ещё несколько лет поболтайся, поработай, а потом приходи, может быть, мы тебя возьмём». Единственный выход из этой ситуации заключается в том, чтобы была возможность приходить на практику прямо в студенческий период. Я не знаю, как сейчас это устроено на юрфаке… Вы на юрфаке МГУ учились или где?
А.Азарова: Нет, в другом университете.
Д.Медведев: В другом университете. Не важно. Так вот это единственная возможность сделать так, чтобы специалисты, которые заканчивают университет, уже себя как‑то попробовали, причём безотносительно к тому, юристы они, журналисты или инженеры.
Для инженеров это, кстати, особенно необходимо. Вы как раз приводили пример со своей бабушкой. Если ты своими руками что‑то не потрогал на производстве, вообще туда нельзя соваться. Невозможно стать абстрактным инженером. Ещё юристом можно стать по книгам, а инженером невозможно. Поэтому практика, которая пронизывает всё обучение начиная, например, с третьего курса хотя бы – это первое.
И второе. Знаете, надо самим тоже быть инициативными. Я не знаю, куда Вы приходили, но на самом деле очень важно, чтобы Вы сами хотели устроиться. Я неоднократно принимал студентов на работу, ещё когда работал в Петербурге и занимался бизнесом. И вот иногда приходит ко мне кто‑то, я пока даже не чувствую, что за человек. Знания можно определить как‑то, диплом (я в другом университете учился, но он тоже неплохой, я имею в виду Санкт-Петербургский)… Если написано «Санкт-Петербургский университет», уже хорошо. Но больше я ничего не чувствую. Но если я чувствую, что человек хочет работать, у него глаза горят, его можно взять и попробовать. Попробовать в деле. Вот это, мне кажется, также не следует забывать.
Теперь в отношении книг. Я, с вашего позволения, цитировать всё‑таки ничего не буду, потому что, когда начинаешь что‑то цитировать, как правило, самое важное забываешь. Но я вам скажу, что я читаю. Я читаю очень много всего. Я читаю массу скучных вещей, которые я должен читать ex officio, в силу служебного положения, читаю огромное количество нормативных документов, шифротелеграмм, которые пишут спецслужбы, докладов МИДа, на это уходят часы, честное слово. Это основное чтение.
Если говорить о нормальной художественной литературе, то после того, как появились эти приборы, особенно iPad, я открыл для себя возможность читать, например, пять–семь книг одновременно, потому что, когда их стопка лежала, допустим, на тумбочке, иногда неудобно что‑то доставать, открывать. А когда это всё в электронном виде – очень удобно читать просто одну книгу за другой или переходить с одной книги на другую. За последнее время я читал много всего, скажу откровенно, в самолёте относительно недавно читал Гоголя и Чехова с огромным удовольствием, особенно Чехова, которого довольно давно не перечитывал. В школьные годы он был моим самым любимым писателем, и, на мой взгляд, он всё равно, что бы там ни происходило, гений просто. С удивлением для себя, с упоением прочёл основные пьесы чеховские. Раньше как‑то мне не хватало терпения читать пьесы. Я имею в виду классику всю: «Вишнёвый сад», «Три сестры» и так далее.
Параллельно читал про девушку, которая (вторая книга) там поджигала что‑то, взрывала, первая – «Девушка с татуировкой дракона», а вторая книжка – эта. Могу вам сказать, что переход от русской классики к этим произведениям Стига Ларссона вполне возможен и даже приятен. Но иногда я читаю и более сложную литературу, но на это нужно время и чистые мозги, я имею в виду что‑то более сложное, кстати сказать, и историческую литературу тоже, это интересно.
Я, извините, просто что‑то так увлёкся общением с вами, что даже, хоть и преподаватель с десятилетним стажем, не обозначил регламент нашей работы.
Мы с вами трудимся уже… я тружусь, а вы вопросы задаёте, уже практически 50 минут. Давайте ещё полчасика поговорим и на этом завершим, ладно? Просто чтобы без обид.
Пожалуйста.
А.Асмакова: Дмитрий Анатольевич, здравствуйте!
Меня зовут Асмакова Арина, я студентка вечернего отделения.
Вы самый молодой Президент России, и тема образования…
Д.Медведев: Одно время был самый молодой в мире. Но потом появились и более молодые.
А.Асмакова: Ну да. И тема образования Вам близка.
Я хотела бы спросить от лица всех студентов, которые столкнулись с трудностями в процессе обучения за границей. Хотелось бы узнать, будет ли каким‑либо образом реформироваться система образования, помимо уже принятого Болонского соглашения, для тех, кто сейчас получает образование по системе специалитета, поскольку диплом данного образца не принимает ни одна страна мира, и нашим специалистам приходится переучиваться и тратить на это несколько лет.
Спасибо.
Д.Медведев: А можно я задам тогда в свою очередь Вам вопрос: у Вас сейчас диплом бакалавра или специалиста?
А.Асмакова: Специалиста.
Д.Медведев: И это вообще по всем журналистам или нет?
А.Асмакова: Ну кто на первом курсе, у того бакалавр, все остальные выше – специалитет уже.
Д.Медведев: Спасибо.
Как ни странно, я вчера об этом думал, когда начал вспоминать свой диплом. Там тоже написано «специалист». Практически все высшие учебные заведения перешли уже на болонские требования и, соответственно, занимаются по системе бакалавриата и магистратуры.
Вопрос открытый. Я даже не знаю, можно, на мой взгляд, всё оставить, как есть, но каким‑то образом договориться с иностранными государствами о приравнивании соответствующих дипломов. Ведь такая практика всегда существовала. Если я не ошибаюсь, это называется умным термином «нострификация диплома». Просто сохранить тот набор специалистов, которые у нас есть, и те дипломы, которые есть, в расчёте на то, что эти дипломы будут признаваться в других странах. Собственно, раньше так и происходило.
Но с учётом того, что мы и сами вошли в Болонский процесс, может быть, надо дать возможность тем желающим, кто получил, например, образование в системе специалитета, пересдать соответствующие курсы, имея в виду бакалавриат и магистратуру. Я не знаю, насколько это технически исполнимо. Честно говоря, я не настолько чувствую ситуацию. Вот коллеги, которые здесь сидят, они знают. На мой взгляд, лучшим является первый путь, а именно: просто договориться со всеми основными государствами, чтобы все специалисты, которые выпускались в советский период (вот такие, как я), специалисты, которые выпускались в современный период, были приравнены к бакалаврам и магистрам так, собственно, как всегда это и было. Но самое‑то главное, на мой взгляд, даже не это, а самое главное – признание дипломов различных университетов. Потому что МГУ – это МГУ. И кто бы ни выпускался из МГУ (специалист, бакалавр или магистр), это всё равно человек, который получил образование в Московском государственном университете. И этим всё сказано.
У нас есть большое количество других университетов, которые не имеют ни бренда, ни, откровенно говоря, нормального набора преподавателей. И вот с ними существует реальная проблема. Но она выходит за рамки вопроса, который Вы задали.
А.Назаров: Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич!
Александр Назаров, студент 4-го курса, журналист. У меня следующий вопрос. В последнее время и Вы, и Владимир Владимирович много говорили о либерализации политической системы и о возможном выходе внесистемной оппозиции в официальную политическую систему России. Соответственно, меня интересует: как Вы относитесь к тому, что в последнее время среди лидеров внесистемной оппозиции, помимо людей, которые уже поварились в политике, типа Рыжкова, Немцова, появилось очень много общественников, журналистов, таких как блогер Алексей Навальный, телеведущая Ксения Собчак, писатель Борис Акунин или журналисты Кашин и Парфёнов? И кого из них в будущем, если действительно внесистемная оппозиция выйдет на иной уровень, когда она реально будет представлять противовес «партии власти», Вы видите лидером, к кому относитесь с наибольшим уважением и кого считаете самым опасным оппонентом для существующей власти в России?
Д.Медведев: Саша, знаете, я всё‑таки хотел бы сказать, что я не только говорил о либерализации, я это сделал.
Плоды этой либерализации будут пожинать поколения российских политиков и тех, кого называют системной оппозицией, и тех, кого называют несистемной. Что ещё получится из этой несистемной оппозиции, поживём – увидим. Я думаю, что часть из людей, которых Вы называли, имеют все шансы создать свои партии и продвигать свои ценности и сражаться за эти ценности не щадя своего живота, вот так, как было сказано. То есть не боясь сложить голову на плаху отечества. Это первое.
Второе. Я всё‑таки просил бы не забывать, что я не только действующий президент, но и человек, который представляет определённые политические силы. Я не хочу надувать никого из названных Вами людей – кто из них наиболее сильный, кто может составить конкуренцию власти. Пусть докажут это. И блогеры, и неблогеры, и писатели – они все интересные люди, сомнений нет, но, знаете, это разный бизнес. Вот совсем разный бизнес.
Когда я приехал из Петербурга в Москву, я был тоже довольно самоуверенный, ещё тогда молодой человек, мне было 35 лет, и меня назначили на высокую должность. Я вот думал: я вот такой успешный, у меня и в бизнесе всё было хорошо, и адвокат успешный, и преподаватель вроде бы неплохой, уж с этими, так сказать, всеми сложностями чиновничьей жизни я разберусь. Совсем другое дело. Я просто жестоко ошибался. Это другой мир, очень тяжёлый, очень сложный, консервативный, косный, в котором нужно уметь адаптироваться. И политическая жизнь, она несколько отлична от законов, по которым развиваются социальные сети или развивается, например, наше личное ощущение мира. Журналист или писатель, он всё‑таки несколько иначе воспринимает действительность. И в этом, кстати, его счастье, и в этом его миссия. Поэтому, что получится из названных Вами уважаемых людей, я не знаю. Кто их них станет реальным политиком, а кто так и останется одним из достаточно известных в стране людей, людей, которые формируют общественное мнение, я тоже не знаю. Но то, что кто‑то из них обязательно создаст свою партию в новых политических условиях, у меня никаких сомнений нет. Это будет весело. А раз будет весело, значит, будет всем хорошо.
Трудно отказывать… Можно, я тогда ещё раз всё‑таки на галёрку обращу внимание? У меня такое ощущение, что люди, у которых более жёсткие вопросы, они все на галёрке собрались. Давайте. А то скажут потом, что я давал слово только самым симпатичным девушкам, которые задавали приятные для Президента вопросы.
Реплика: Даже не знаю теперь, Дмитрий Анатольевич. Я считала себя достаточно симпатичной девушкой…
Д.Медведев: Там мужчины просто тянули руки. Вы – точно симпатичная девушка.
Вопрос: Спасибо.
Дмитрий Анатольевич, Вы сказали, что Вы активно пользуетесь интернетом. Думаю, читаете там новости и наверняка слышали имя и фамилию – Таисия Осипова. Я хотела бы узнать, слышали Вы или нет. Если да, тогда я не буду объяснять…
Д.Медведев: Знаете, я Вам отвечу предельно откровенно. Я действительно много читаю всего разного: и интересного, и не очень, как я вам уже рассказал. И имя и фамилию – Таисия Осипова – я слышал. Если я правильно помню, прошу не судить меня строго, я всё‑таки не блогер, а другой работой занимаюсь, это, по‑моему, девушка, которая была осуждена за хранение наркотиков, правильно или нет?
Вопрос: Да, правильно. На 10 лет. Но это очень неоднозначное дело, потому что по обвинению проходят три девушки, которые связаны с прокремлёвскими движениями. Кроме того, защита считает, что наркотики могли подбросить, и дело могло быть сфальсифицировано, потому что муж Таисии – активист «Другой России».
И сегодня многие просили что‑то, я тоже хочу попросить лично Вас, может быть, чтобы Вы обратились к этому делу, посмотрели, правильно ли оно идёт, и, может быть, даже сами приняли решение о помиловании или о смягчении приговора. Потому что 10 лет для девушки, у которой есть пятилетняя дочь, с сахарным диабетом и другими тяжёлыми болезнями, это всё‑таки неправильно, наверное.
Вы только скажите мне, Вы услышите мои слова и Вы действительно обратитесь к этому делу?
Д.Медведев: А Вы что думаете, я сейчас скажу: «Нет, Ваши слова я не услышу. Следующий вопрос»?
По поводу Таисии Осиповой. Я не знаю, конечно, этого дела и не могу сказать, законно она осуждена или нет. Шум вокруг этого довольно большой. Реально хранила она наркотики или нет, нужно разобраться. То, что 10 лет получает мать, у которой малолетние дети, дочь, на мой взгляд, это моё субъективное мнение… Я всегда очень щепетильно отношусь к приговорам суда просто потому, что я юрист, и потому, что я на определённой должности. Тем не менее, если говорить о субъективных ощущениях, это очень много, даже если она виновата.
Вы меня спрашиваете: бывают ли случаи, когда подбрасывают наркотики? Конечно, бывают. Я не уверен, что это именно этот случай. Но то, что иногда это используется в качестве приёма, для того чтобы выбить соответствующие показания или просто кого‑то «упаковать», это известная, к сожалению, ситуация. Я готов затребовать материалы по этому делу и дать поручение прокуратуре ещё раз всё это проанализировать. Это первое.
И второе, в отношении помилования. Если будет её обращение в установленном порядке, конечно, я готов буду его рассмотреть. Но, естественно, это всё происходит по инициативе самого осуждённого, в данном случае самой осуждённой.
О.Кузьменкова: Я уже и iPad махала, и просто не знаю, как привлечь внимание к себе, а Вы спрашиваете подругу мою. Пожалуйста, можно?
Д.Медведев: Что делать? Конечно, я подчиняюсь, хотя это не очень демократично, потому что узурпировали микрофон…
О.Кузьменкова: Вы простите. Но, наверное, мы живём в не очень демократичном государстве, и я им воспитана.
Я хотела у Вас спросить про вопрос трудоустройства, поскольку он здесь уже такой острый. Мы все здесь говорим про трудоустройство: устройте меня на работу, найдите работу мне, у меня проблемы, я собираюсь за границу…
Я хочу спросить про Ваше трудоустройство и о том, как Вы рассматриваете вариант, что в мае Вы не станете премьер-министром России или в лучшем случае станете премьер-министром «большого правительства».
Спасибо.
Д.Медведев: А Вы готовы предложить мне что‑то поинтереснее?
О.Кузьменкова: Давайте тогда так. Вопрос будет такой: в каком кресле Вы себя ещё видите в ближайшие шесть лет?
Д.Медведев: Понятно. Раз есть вопрос, на него, естественно, будет ответ. Во‑первых, я не знаю, что будет в мае. Я допускаю самое разное развитие событий. И что бы там ни говорили, моему коллеге Владимиру Путину нужно избираться ещё, заручиться поддержкой народа. Если у него это получится, весьма вероятно, я действительно стану Председателем Правительства. Если у него этого не получится, то я буду со спокойной совестью дальше работать на благо своего отечества. Где? Не знаю. Но могу Вам сказать предельно откровенно: я из политики не уйду – это первое, второе – я не исключаю, что через некоторое время я снова буду баллотироваться на должность Президента, потому что, ещё раз говорю, я чувствую силы и знания для этого.
Я работал, работаю, мне это интересно и в целом. Исходя даже из социологических подходов: определённая, довольно значительная часть страны этот курс поддерживает. Если я не получу соответствующей должности – никакой трагедии для меня не будет. Потому что, предельно откровенно Вам говорю: если бы боялся остаться без работы или страшно хотел бы продолжить работу в должности Президента, то я бы не поступил так, как я поступил.
Для меня власть (и это на самом деле так) всегда была вторичным в моей жизни. Это не значит, что она мне не интересна. Но, даже когда приехал в Москву, понимал, что это всё временно. Рано или поздно это закончится, и я должен буду жить нормальной человеческой жизнью. И на самом деле я очень рассчитываю, что когда‑нибудь это случится. Потому что я не знаю, кто здесь кем станет, может быть, здесь сидит и будущий президент и будущий премьер, или, во всяком случае, различные начальники, но могу вам сказать, что это довольно сложная жизнь, которая требует постоянной, 24-часовой мобилизации и, если хотите, работы на износ. Это на самом деле так. И я бы не отказался отдохнуть. Но делать этого пока не собираюсь.
К.Бобкова: Добрый день, Дмитрий Анатольевич! Меня зовут Ксения, студентка третьего курса дневного отделения, отделения деловой журналистики. И, собственно, у меня вопрос.
В 2008 году, уже почти четыре года назад, Вы в своей речи призывали чиновников и вообще всех людей не кошмарить бизнес. Однако за последние четыре года дела «Арбат-престижа», «Капитал-тура», «Евросети», дело Магнитского, дело Алексея Козлова говорят о том, что призыв по‑прежнему не соблюдается, в том числе изменения Уголовного кодекса в части экономических преступлений и в том числе касательно арестов бизнесменов, остался только на бумаге. Суды стали квалифицировать экономические преступления как не связанные с предпринимательской деятельностью. Тем не менее производятся аресты, в силу чего искусственное создание уголовных дел остаётся популярным способом свернуть чей‑то бизнес. В этой связи хотела бы спросить: четыре года спустя Вы можете конкретнее сказать, что именно можно сделать, чтобы бизнес перестали «кошмарить»?
Спасибо.
Д.Медведев: Спасибо, Ксения.
Если бы у меня были хоть какие‑то иллюзии по поводу моих призывов, то, наверное, я бы не работал Президентом. Вы же понимаете, что призывы – призывами, а жизнь есть жизнь. Я считаю, что наша уголовная политика изменится только в случае, если произойдут изменения на ментальном уровне. Вы же понимаете, что такое расследование дел в отношении бизнеса. Это очень сложная совокупность различных интересов: интересов конкурентов, интересов правоохранительных органов, интересов различного рода взяткополучателей, которые хотят деньги выманить из бизнеса и так далее, поэтому у меня не было никаких иллюзий, что мой призыв не «кошмарить» бизнес – это будет только призыв.
Но я не могу согласиться с тем, что изменения в Уголовный кодекс ничего не дали, у меня всё‑таки есть другая статистика, которую я регулярно получаю из судебных структур: всё‑таки арестовать бизнесмена по экономическим преступлениям стало гораздо сложнее. Вы правы, в ряде случае прибегают к правовым ухищрениям, для того чтобы доказать, что это преступление иной направленности, и, соответственно, «законопатить» того или иного представителя бизнеса в тюрьму, для того чтобы получить от него необходимые показания или же, допустим, разделить его бизнес и так далее. Но это не значит, что эти изменения в Уголовном кодексе не работают. Они работают. И посмотрите даже по различным публикациям, какое количество людей всё‑таки в результате этих изменений не было подвергнуто аресту. Эти изменения, я на этом настаиваю, они работают.
Но проблема от этого, конечно, не решилась, потому что эта проблема, если хотите, это такое «родимое пятно» развития нашего государства и нашей экономики. Это не только проблема «зловредных следователей» или же представителей государства, которые чего‑то хотят отобрать. Это общая проблема. И бизнес в нашей стране перестанут кошмарить только в том случае, когда общая ситуация будет нетерпимой к этим проявлениям, когда сам бизнес будет организован.
Мы не должны идеализировать и сам бизнес в этом плане. Потому что Вы же приводили, допустим, некоторые дела. Я не буду их называть, чтобы не выглядело так, что я в конкретном деле вижу соответствующие компоненты, но во всех этих делах приняли участие сами бизнесмены или конкуренты этих бизнесменов, которые с удовольствием разносят взятки следователям, которые, соответственно, принимают участие в давлении, по сути, на следственные структуры, а в некоторых случаях и на суд.
Поэтому это проблема взросления общества. Никакими призывами Президента её не решить. Это проблема совершенствования уголовного законодательства. Это проблема совершенствования деятельности самого суда. Я очень часто слышу разговоры о том, что у нас суд такой-сякой, плохой, ну как и полиция, например. Но мы же с вами понимаем: у нас не маленькая страна, у нас огромная страна, невозможно уволить всех судей и нанять новых, невозможно уволить всех сотрудников полиции и нанять новых, как это сделали в некоторых сопредельных странах. Это люди, которые получали своё образование в определённых условиях, у которых сложились определённые привычки, и мы должны сделать так, чтобы все они, в том числе и те, кто трудится в правоохранительных органах, менялись вместе со страной. Только в этом случае мы сможем получить современное государство, которое не кошмарит бизнес, и роль Президента здесь, конечно, велика, но Президент не волшебник и всего здесь не сделает.
Так, у нас время бежит, давайте ещё 15 минут – и расходимся, и, чтобы никому не было обидно, я дам высказаться ещё пяти присутствующим здесь студентам. (Обращаясь к И.Засурскому) Иван, разве Вы студент? Хотите спросить что‑то? Тогда я Вам самому последнему дам слово, ладно? Просто чтобы никому обидно не было.
А.Хасавов: Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич! Во‑первых, позвольте поблагодарить за то, что Вы нашли в себе мужество вновь прийти сюда, потому что после первого визита были разные разговоры, в том числе в интернете, и разные люди и в этой аудитории сегодня пытаются самоутвердиться попыткой задать наиболее острый вопрос, на который Вы так или иначе не сможете ответить.
Д.Медведев: Ну и нормально.
А.Хасавов: Да, наверное, это нормально для человека. Но всё‑таки Вы пришли сюда, Вы отвечаете на вопросы и открыты к общению. Вот моя коллега сказала, что она хочет уехать за границу. Эта проблема действительно стоит. Я подвергся нападению в связи со своими профессиональными обязанностями. Будучи в больнице, тоже сказал корреспонденту «Кавказского узла», который брал интервью, что единственное, что я хочу, это уехать отсюда и спокойно заниматься творчеством там, где это возможно. Но всё‑таки я сделал выбор уже, скажем так, на «трезвую голову», когда вышел из больницы, остаться здесь, потому что это наша страна, и мы должны заниматься именно её развитием. Там мы никому не нужны, и там можно бороться только за своё персональное благополучие и не заниматься общими какими‑то проблемами.
И вот это уголовное дело по факту нападения на меня до сих пор не раскрыто. 28 февраля будет годовщина этого дела. Все доказательства есть. Я подготовил папку. Мы подавали в суд и на следователя, который затягивает дело, и выиграли его. Но в ответ получили лишь то, что дознание по делу было вновь приостановлено. И, кроме своего дела, я бы хотел также поинтересоваться делами моих коллег. Многих из них мы не знаем. Но есть Михаил Бекетов, в частности, я бы хотел узнать о деле Олега Кашина, которое Вы брали под свой личный контроль. Что‑нибудь там сдвинулось с мёртвой точки?
Д.Медведев: Во‑первых, хочу Вам сказать, что Вы приняли непростое, но мужественное решение, и по‑человечески оно мне очень симпатично. Потому что, знаете, легко рассуждать о демократии, о гуманизме или, наоборот, критиковать государство, власти, находясь в тёплых домашних условиях, у компьютера, например. Гораздо сложнее принимать такие решения, когда ты на собственном опыте испытал, как это всё тяжело и больно. И в жизни многих людей такие ситуации бывают. Ещё раз хотел бы сказать, что Ваше решение вызывает у меня самые лучшие чувства. Мне кажется, это правильно.
Теперь в отношении расследования различных дел. Конечно, где‑то есть прогресс, где‑то нет прогресса. Я просто хотел бы, чтобы вы всё‑таки, как люди молодые, и как вы правильно сказали, кто‑то там самоутверждается, кто‑то задаёт наиболее острые вопросы, а кто‑то просто хочет остаться в истории соответствующего мероприятия, всё‑таки чтобы делали поправку на то, что расследование уголовного дела – это довольно сложная штука, объективно. И не потому, что есть какие‑то идеологические установки что‑то не расследовать или там следователя купили. Это объективно на самом деле сложная штука. Я не говорю про Ваше уголовное дело, упаси бог, просто не знаю обстоятельств.
Мне бы хотелось, чтобы все расследования уголовных дел в отношении нападений на журналистов были доведены до конца. Не потому, что журналисты лучше, чем другие люди, журналисты такие же люди, как и все остальные, но просто потому, что из этого создаётся, если хотите, такая общественная ткань, ощущение того, живём ли мы в современной стране, которая развивается в правильном направлении, или мы проваливаемся вместе с нашими политическими и правовыми институтами куда‑то вниз. Потому что эти дела приобретают особый резонанс в силу вашей профессии, как, собственно, наверное, и профессии политика и так далее.
В отношении дела Кашина я, откровенно говоря, не знаю сейчас, на какой стадии всё сейчас находится, хотя я действительно и ему лично обещал, что это дело будет доведено до конца. И я в этом нисколько не сомневаюсь. Некоторое время назад, я просто не имею права это говорить в этой аудитории и в любой аудитории, некоторое время назад мне был доложен круг лиц, подозреваемых в совершении этого преступления. Больше я вам ничего не скажу, просто потому что не имею права.
Первый курс. Давайте, первый курс, хорошо.
В.Чарочкина: Меня зовут Вика, я студентка первого курса дневного отделения. У меня к Вам вопрос как к гаранту Конституции. Согласно федеральному закону о выборах Президента Российской Федерации госслужащие на время участия в выборах освобождаются от своих должностей. И по федеральному закону о государственной гражданской службе Российской Федерации Председатель Правительства как лицо, замещающее государственную должность, является госслужащим. Почему в таком случае кандидат в Президенты и Председатель Правительства Владимир Путин не покидает на время выборов свою должность и не уходит в отпуск?
Спасибо.
Д.Медведев: Вика, Вы задали предельно конкретный вопрос. Он касается не меня, а Владимира Путина, но я Вам отвечу. Владимир Путин не является государственным гражданским служащим в соответствии с нашим законом.
Послушайте меня как юриста, а не как гаранта Конституции, не как Президента, не как Дмитрия Медведева, а как человека, у которого высшее юридическое образование, который всё‑таки довольно долгое время считал, что является неплохим специалистом. (Обращаясь к В.Садовничему) Да, я цивилист, но я всё‑таки законодательство о гражданской службе более-менее знаю, Виктор Антонович, так что если это шпилька, то не по адресу.
У нас есть государственные гражданские служащие. И есть лица, замещающие государственные должности, в том числе речь идёт и о должностях членов Правительства и Председателя Правительства. Так вот и в соответствии с этим законом, о котором Вы говорите, и в соответствии с той практикой применения соответствующего законодательства, которая сложилось за последние 20 лет, ни Президент, ни Председатель Правительства никогда не уходили в соответствующие отпуска, потому что это прямо соответствует смыслу закона.
Почему? Потому что невозможно себе представить ситуацию, когда Президент или Председатель Правительства кинул свой пост и говорит: «Я занимаюсь только выборами». Знаете, такова практика во всём мире. Барак Обама тоже не уходит в отпуск, как и масса других руководителей стран. И председатели правительства не уходят в отпуск. Потому что это правильно, исходя из потребностей обеспечения безопасности и регулирования соответствующих экономических институтов. Поэтому в том, что он не ушёл в отпуск, нет ни грамма нарушений.
Х.Текеева: Здравствуйте! Меня зовут Халимат Текеева, четвёртый курс журфака МГУ. Внештатный корреспондент «Interfax.ru».
В декабре после известных событий на Болотной площади и Академика Сахарова Вами был внесён законопроект о выборах губернаторов. Напомню, что в определённый момент выборы губернаторов были отменены. А на данную должность Президент назначал лично. В данном законопроекте (на мой взгляд, в хорошем законопроекте) есть одна смущающая меня строчка.
Д.Медведев: Я даже понимаю какая.
Х.Текеева: Про беседу и одобрение Президентом Российской Федерации. Объясните мне, пожалуйста. Я думаю, что я имею право знать, в чём заключается беседа и не является ли это сменой шила на мыло, когда должны одобряться Президентом, а раньше они назначались.
Д.Медведев: Вы точно имеете право это знать, как и присутствующие здесь другие Ваши товарищи.
Несколько поправок, потому что все юристы – буквоеды. Все губернаторы не назначались Президентом, а по его представлению утверждались законодательными собраниями. Это всё‑таки немножко разные вещи, потому что в законодательных собраниях могут быть разные партии и так далее. Тем не менее я действительно посчитал правильным эту систему поменять, причём мысль эта возникла у меня где‑то, наверное, в начале прошлого года. До этого я стоял на радикально противоположной позиции, говорю Вам предельно откровенно. Исходя из того, что у нас очень сложная страна, федеративная страна, которая пережила и проблемы сепаратизма, и естественные проблемы роста, когда нас, по сути, в разные стороны разбрасывало центробежными силами в 90-е годы, я считал за благо, что все эти вопросы, по сути, действительно решаются Президентом и законодательным органом.
Но в какой‑то момент я сам начал понимать, что это желание собрать страну и сделать так, чтобы все исполнительные органы работали в едином, что называется, порыве, чтобы они не занимались популизмом, чтобы они не занимались продвижением каких‑то своих мелких групповых или иных корыстных интересов, – что эта схема не работает. Почему? Потому что губернаторы, которые в полной мере зависят от Президента, перестают зависеть от своего народа, и это другая проблема. Я просто стал смотреть на тех, даже кого я «назначал», как Вы говорите, или представлял, – они многие хорошие менеджеры, толковые люди, но они абсолютно не умеют общаться со своим населением, со своими людьми, и в значительной мере ориентируются на другие приоритеты. Именно поэтому такое решение мною было принято. Подчёркиваю, оно вызрело, хотя, признаюсь вам откровенно, ещё, может быть, чуть менее года назад я считал иначе, но я тоже имею право на изменение своей позиции в конце концов. Лучше менять позицию, чем её не менять.
И теперь в отношении хорошего законопроекта с одной, на Ваш взгляд, неоднозначной формулировкой. Давайте дождёмся того, каким образом этот законопроект выйдет из недр Государственной Думы – это первое. Второе, если Вас интересует моё мнение, то я не считаю обязательным проведение таких консультаций, но в определённых ситуациях эти консультации могут потребоваться. При этом обращаю внимание на то, что в этом законопроекте помимо консультаций с Президентом, которые там упомянуты, существует правило о самовыдвижении, которое вообще идёт без всяких консультаций. Любой гражданин, проживающий на территории соответствующего субъекта Федерации, без всяких консультаций с Президентом, ещё с кем‑то, может выдвинуть себя сам.
Из зала: Без одобрения Президента?
Д.Медведев: Конечно.
Да, повнимательнее почитайте законопроект. Там, обращаю Ваше внимание, кандидаты в губернаторы выдвигаются или политическими партиями, или просто в порядке самовыдвижения. Вот Вы решите себя выдвинуть, Вам не нужно будет со мной консультироваться, если, конечно, дело дойдёт до Вашего избрания.
А.Камынин: Про шествия можно спросить? Про науку?
Д.Медведев: Да можно про что угодно спросить. Главное, чтобы никого не обидеть. Потому что здесь много вопросов…
Про шествия – можно, спросите. Просто, если я сейчас не дам вам задать этот вопрос, вы скажете, что я от него специально отказался. Пожалуйста. Можно.
А.Камынин: Алексей Камынин, вечёрка, 6-й курс, работаю на телеканале «Дождь».
У меня такой вопрос. Не знаю, Вам докладывали или нет, но и на Болотной, и на Сахарова, и вот 4 февраля будет шествие, я лично там был, на всех этих митингах, и знаю, что туда выходят люди, которые разочаровались в четырёх годах Вашего президентства, и некоторые даже за вас голосовали. И у меня вопрос: не считаете ли Вы нужным выйти к ним и попробовать объясниться?
Д.Медведев: Понятно. Спасибо.
Я так понимаю, что там всё‑таки не только люди, которые во мне разочаровались, они в целом разочарованы ситуацией в стране, и они имеют на это право. Это первое.
Второе. На мой взгляд, на митингах, на шествиях, которые были после выборов в Государственную Думу, значительная часть людей вышла не потому, что они разочарованы в конкретных людях, хотя достаточно и таких, а просто это люди, которые считают, что государство не проявляет к ним должной степени уважения. И вот мне кажется, такие люди как раз составляют там большинство. Именно поэтому государство должно считаться с теми людьми, которые выходят на различные митинги, будь то Болотная, Сахарова или же митинги других партий, системной оппозиции, несистемной оппозиции. Потому что это наши граждане, и государство с ними обязано считаться.
Что касается того, чтобы с кем‑то объясняться. Знаете, я в этой жизни ничего не боюсь именно потому, что я работаю Президентом. Я могу объясняться с кем угодно. Но специально идти и объясняться с людьми на митингах, которые посвящены итогам выборов или ещё чему‑то, я не буду. Если кому‑то нужно что‑то мне сказать, я готов с ними встретиться без всяких проблем и объясниться, в том числе и с представителями тех людей, которые выходят на эти митинги, любыми представителями: системными, несистемными, которые лояльно относятся к власти, которые ненавидят власть, которые разочаровались во мне или которые не разочаровались. Собственно, вот даже это общение – это и есть соответствующий канал получения информации мною как Президентом. Но выступать на митингах, объясняться – это не дело Президента. Дело Президента в другом: вести свою линию. И эту линию я буду вести до 7 мая текущего года. Если она кому‑то не нравится, я ничего сделать не могу. Но я старался и стараюсь работать честно и ответственно. В этом моя позиция.
К.Оганесян: Здравствуйте! Меня зовут Карина Оганесян. Я представляю кафедру телевидения и радиовещания.
Дмитрий Анатольевич, сегодня довольно большой выбор просмотра каналов, в том числе на базе интернет-платформы. Почему Вы решили создать общественное телевидение и каким Вы видите его содержание? Вы лично каким видите его содержание? Спасибо.
Д.Медведев: Карина, знаете, я хотел бы, чтобы это телевидение было честным и чтобы по его поводу не задавали вот таких вопросов, которые, например, мне здесь задают, в этой аудитории: цензура, не цензура, – я отвечал на вопрос коллеги по этому поводу. У меня, ещё раз подчёркиваю, своё мнение по поводу цензуры. Я не считаю, что у нас на каналах есть цензура, но я знаю, что существует недовольство довольно значительной части людей той повесткой дня, которая задаётся государственным телевидением. Надо, чтобы было что‑то другое, но не в интернете, потому что в интернете и так всё открыто и на самом деле развивается по своим законам.
У меня ещё самого несколько лет назад было ощущение, что интернет-СМИ и интернет-телевидение в какой‑то момент начнут выдавливать обычные средства массовой информации и обычное телевидение. Но, откровенно говоря, этого пока не происходит в такой степени, потому что большая часть людей всё‑таки смотрит обычное телевидение. А раз это так, мы должны предоставить им выбор. И вот этот выбор как раз и есть в том, чтобы создать общественное телевидение. Что там будут говорить, я не знаю. Будет ли это интересно, я тоже не знаю. Я не уверен, что всем нравится Би-Би-Си. Я не знаю, нравится Вам или нет, что они показывают. Но в любом случае это профессиональная журналистика, и в любом случае никто не может кинуть камень в сторону государства и сказать: «Знаете, они прямо влияют на политику Би-Би-Си». Хотя объективности ради надо признать, что очень часто, когда к власти приходят новые политические силы и в Великобритании, и во Франции, они руководство телеканалов меняют, и это тоже правда. Никто не без недостатков. Но в любом случае мы должны получить такую конструкцию, когда будет канал, в отношении которого не будет никаких сомнений, в этом я вижу смысл этого общественного телевидения. Какая будет доля его аудитории телевизионной – я не думаю, что очень большая, потому что люди всё‑таки в большей степени хотят получать не информационный, а развлекательный продукт, и вы это тоже знаете. Но если это будет процентов 10-–15, это будет большой успех. А принципы мы определим окончательно.
Реплики с мест: …
Д.Медведев: Хорошо, даю слово парням. Хочу услышать про Америку, хочу услышать про Грузию и что ещё? Про Татьянин день, про спорт? Ну хорошо. Кто там хотел про Америку? Пожалуйста.
Э.Нидоев: Меня зовут Эрадж Нидоев, студент 5-го курса, работаю на телеканале «Дождь».
Хотелось бы узнать про российско-американские отношения. Как мы знаем, они за последний год не улучшились, а, наоборот, накалились. И в связи с этим ещё у нас кандидатура нового посла, у нас новый посол США.
Д.Медведев: Это у них новый посол.
Э.Нидоев: Правильно, но у нас. Как Вы считаете, поможет ли смена посла как‑то улучшить российско-американские отношения? И что вообще сейчас происходит между Россией и США?
Спасибо.
Д.Медведев: Спасибо.
Ничего особенного не происходит – отношения не ухудшились вопреки распространённым представлениям. Есть темы, по которым у меня существенное несовпадение, например, с Президентом Обамой, но наши отношения межгосударственные и тем более межличностные не ухудшились. У нас с моим коллегой хорошие отношения. Я об этом неоднократно говорил. Это помогло решить целый ряд очень серьёзных проблем. Сами знаете, чего мы за последние годы сделали.
Есть темы, по которым у нас существенные расхождения, – всем известное ПРО. Не буду сейчас заниматься политинформациями, вы тоже знаете, в чём расхождения. У всех, конечно, свои резоны, тем не менее прошу учитывать, что Россия была, есть и, по всей вероятности, останется ядерным государством, и нам небезразлично, как реагируют на наш ядерный потенциал. Поэтому это не проблема взаимоотношений Медведев – Обама или, если это случится, Путин – Обама, или ещё кто‑то, а это просто проблема, которая останется в долгосрочной перспективе и скорее всего обострится к 18–20-му годам. Это так.
Послы. Они на то и послы, чтобы отстаивать интересы своей страны. Господин Макфол тоже отстаивает интересы своего государства. В тех пределах, в которых это осуществляется в рамках дипломатических конвенций, существующих дипломатических традиций, мне кажется, что анализировать эту ситуацию смысла никакого особо нет.
Господина Макфола я лично знаю. Он человек неглупый, хорошо знающий нашу страну. Я бы не хотел сейчас вдаваться в подробности его деятельности, она только начинается. Во всяком случае, это посол иностранного государства. И к нему нужно относиться как к любому чрезвычайному и полномочному послу. С уважением и с пониманием того, что он должен делать то, что прилично послу, и то, что входит в его полномочия. По всей вероятности, в ближайшее время он принесёт мне свои верительные грамоты. А с учётом того, что на господина Макфола наша страна дала агреман, почему он и приехал, естественно, эти верительные грамоты будут приняты.
Но скажу вам и такую вещь. В предварительном порядке мой коллега Барак Обама со мной согласовывал эту фигуру, неформально. Пусть занимается. Я надеюсь, что у него всё получится. Но, конечно, он должен понимать, что он работает в Российской Федерации, а не в Соединённых Штатах Америки. И у нашей страны есть своя специфика, равно как и у каждого посла есть свой мандат. Всё остальное оставляю без комментариев, как и походы различных наших политических сил к послу. Это их дело. Они сами для себя выбирают своё счастье.
Д.Медведев: Грузия. Пожалуйста.
А.Пахомова: Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич!
Первый курс вечернего отделения, Пахомова Алёна.
В скором времени мировую политическую арену ждут большие перемены. Как мы знаем, во многих странах пройдут президентские выборы. Вот такой вопрос: с какими странами нам необходима перезагрузка, подобная той, что была с Америкой? И возможно ли такое с Грузией?
И вот личный вопрос. Можно ли как‑то упростить въезд грузин в Россию? Потому что многие мои друзья не могут туда попасть, как и тысячи грузин.
Спасибо.
Д.Медведев: Вы знаете, мы готовы к любым упрощениям, и вообще я больше скажу: мы абсолютно готовы к тому, чтобы восстановить дипломатические отношения с Грузией. Это же не мы порвали. Есть только один человек, с которым я не хотел бы иметь дела, вы сами понимаете, о ком я говорю, и я с ним и встречаться не буду, и руку ему протягивать не буду. Что касается всех остальных политических деятелей, что касается грузинского народа в целом, мне бы очень хотелось, чтобы эта полоса отчуждения как можно быстрее закончилась.
Что мы сделали за последнее время? Мы запустили авиатранспортное сообщение. Сейчас в рамках присоединения России к ВТО, я думаю, будет более энергичным обмен товарами. И человеческое общение нужно упрощать, я с этим полностью согласен. Но необходимо, чтобы было встречное действие со стороны грузинских властей.
Так, я обещал дать слово про образование и про культуру. Давайте про культуру, а потом про образование.
А.Адамович: Здравствуйте!
Тема культуры. Даже не столько вопрос, но и вопрос, и предложение. Поскольку Москва – это мой родной город, его внешний облик меня очень интересует. Сейчас огромное количество памятников архитектуры, какие‑то разрушены, а у каких‑то остался только фасад, а изнутри всё вычищено, это, например, как ныне галерея Ильи Глазунова, а раньше это был дом вдовы генерала Дохтурова. То есть фасад остался, а внутренности все вычищены. И поскольку сейчас опять поднялся разговор о снесённой гостинице «Россия», и там тоже что‑то непонятное на этом месте собираются делать. Не лучше ли как‑то возродить вид изначальный Зарядья, не лучше ли восстановить вид, и вообще, есть ли у Правительства какие‑то планы по поводу сохранения вида Москвы исторического?
Д.Медведев: Я хоть и из Питера приехал, тоже себя считаю москвичом, и Москву люблю, мне нравится жить в Москве, у этого города особая энергетика. К сожалению, в силу разных причин, сейчас не буду никого критиковать, Москва, конечно, пострадала значительно сильнее, чем Петербург, что было, то было. Мне кажется, очень важно сохранить то, что осталось, а может быть, в ряде случаев действительно и возродить то, что можно возродить. Но это нельзя делать в угоду каким‑то вкусовым предпочтениям отдельных людей: давай это возродим здесь или давай это. Мне кажется, это нужно делать по определённому плану, мне бы хотелось, чтобы новый мэр Москвы господин Собянин такой план имел. Насколько я понимаю, они этим занимаются, более того, было приостановлено довольно значительное количество строек и сносов, которые изначально предполагались прежней администрацией.
Я надеюсь, что все эти процессы сейчас будут проходить совершенно под другим знаменателем, что это будет осмысленная, серьёзная, хорошо просчитанная градостроительная работа. Применительно к конкретному проекту, позвольте, я ничего говорить не буду, потому что я не знаю, насколько это совпадает с мнением других москвичей. Потому что обычно то, что говорят президенты, воспринимается как указание к действию. Мне бы хотелось, чтобы здесь поработали эксперты. Но то, что в ряде случаев нужны чрезвычайные меры и некоторые здания нужно спасать, – это правда.
Единственное, в чём я с Вами не вполне соглашусь: в некоторых случаях сохранить фасад – это тоже очень неплохо. Потому что ведь во многих случаях просто уже не осталось и самих фасадов, не осталось зданий. И если, например, нам удаётся сохранить фасад, а внутри всё‑таки возникает что‑то более современное, более технологичное, и если то, что внутри, не было памятником архитектуры, – это тоже неплохо. Бизнес же что готов делать: бизнес готов сохранять фасады и внутрь помещать свою начинку. Мне кажется, что это тоже возможный вариант.
А.Адамович: Но это уже «препарированный труп», у этого здания нету души.
Д.Медведев: Можно и так к этому относиться. Но обратите внимание на опыт иностранных государств. В других странах…
А.Адамович: В Голландии людям предоставляют дома, в которых они могут жить. Но они не могут делать ни перепланировку, ничего, они просто поддерживают порядок.
Д.Медведев: Да, я знаю о том, что в Голландии очень жёсткие правила, и за счёт этого удаётся сохранить неповторимый облик, например, Амстердама. Хотя жить в этих домах очень тяжело… Вы были хотя бы в одном из них?
А.Адамович: Я была. Я жила по обмену со школой.
Д.Медведев: Понравилось?
А.Адамович: Очень.
Д.Медведев: Там сложная жизнь, потому что они все узкие и так далее. Но там же ничего другого не сделаешь, понимаете? Вот в эти маленькие домики, которые стоят на каналах, невозможно воткнуть какие‑то большие офисы. Там существенных перепланировок быть не может.
А.Адамович: Но Амстердам же поделён на две части: один новый, другой старый.
Д.Медведев: Я передам Ваши соображения Сергею Семёновичу.
Из зала: Образование.
Д.Медведев: Образование. Хорошо. Пожалуйста.
О.Яковлева: Меня зовут Ольга, второй курс, заочное отделение.
У меня, собственно, два вопроса. Один весёлый, другой строгий. Какой Вы выберете в первую очередь?
Д.Медведев: Давайте со строгого начнём.
О.Яковлева: Отлично. Классики говорят, что глупыми людьми намного проще управлять. И потеряна советская классическая система образования. У нас стало меньше вузов, а выпускники сдают ЕГЭ, и они абсолютно разучились говорить. Скажите, что нас ждёт в будущем, будут ли наши дети образованными, умными и всё ли будет хорошо с образованием?
Д.Медведев: То, как будут говорить наши дети, напрямую зависит от вас, потому что вы, собственно, и несёте слово. И, откровенно скажу, от того, как вы говорите, зависит состояние русского языка наших детей, потому что прежде всего они ориентируются на вас, на журналистов, на писателей, и даже на тех, кто сидит в интернете. Там, правда, есть свой новояз, тем не менее это тоже часть языка, и на него тоже нужно обращать внимание.
Я не соглашусь с Вами, что ЕГЭ разрушает систему предоставления знаний или что ЕГЭ в конечном счёте ведёт к деградации системы образования. У меня на сей счёт другая точка зрения. Но то, что ЕГЭ не должен быть панацеей, это абсолютно однозначно. И в ряде случаев знания ученика, как и знания студента, должны подвергаться другому тестированию, не только при помощи результатов ЕГЭ, которые на самом деле, как известно, тоже можно надуть, как и всё остальное в этом мире, то есть создать какой‑то фальсификат. Но ЕГЭ всё‑таки, я считаю, свою роль играет. И прежде всего эта роль заключается в том, что среди вас довольно много студентов, приезжающих из других регионов, а это неплохо.
О.Яковлева: А с образованием в целом что у нас будет в стране?
Д.Медведев: Всё хорошо.
О.Яковлева: Теперь ко второму, весёлому вопросу. Как Вы чувствовали себя на актёрском поприще и долго ли Вас пришлось уговаривать, чтобы Вы приняли участие в съёмках фильма в роли Президента Российской Федерации Дмитрия Анатольевича Медведева?
Д.Медведев: Это Вы про какой фильм? «Ёлки», что ли?
О.Яковлева: «Ёлки».
Д.Медведев: Вы знаете, не стоило меня долго уговаривать. Я довольно быстро согласился, потому что мне же предложили сыграть не кого‑то, а самого себя. А самого себя играть легко. И роль моя заключалась только в том, что я сказал несколько дополнительных фраз.
О.Яковлева: Они как‑то повлияли на Ваш политический образ? Вот слово «плошать», например.
Д.Медведев: Слово «плошать» я не использую. Пожалуй, единственное – здесь Вы поймали. Я не люблю слово «плошать», но это было предусмотрено по сценарию, я его произнёс. А что касается самого фильма, мне кажется, он получился достаточно добрым, во всяком случае, он у меня не вызывает какой‑то аллергии. Я не знаю, как у вас. Правда, я не смотрел «Ёлки-2», говорят, они тоже ничего. Но первые были какие‑то довольно добрые. Мне показалось, что это невредный был фильм, как и моё участие в нём.
Три последних вопроса. Так, значит, пожалуйста, про Ходорковского, потом Вам дам слово, раз Вы так тихо-тихо тянете руку. И последний вопрос… Пожалуйста, кто хотел спросить?
А.Федорова: Здравствуйте! Меня зовут Александра, студентка пятого курса.
На этой неделе в эфире одного из негосударственных телеканалов бывший юрист «ЮКОСа» заявил, что, по его информации, Вы хотели выпустить Михаила Ходорковского летом минувшего года, но Вам не дали, – это была его формулировка. Я хотела спросить, правда ли это?
Д.Медведев: Это неправда.
А.Федорова: Хорошо. И следующий вопрос: как Вы относитесь к тому, что фигура и вообще ситуация с Михаилом Ходорковским стала разменной монетой перед выборами?
Д.Медведев: Вопрос достаточно серьёзный, потому что действительно, Вы правы, эта фигура действительно, к сожалению для самой фигуры, для самого Михаила Ходорковского, превратилась в некую разменную монету. Что касается его судьбы: у него печальная судьба, и я ему сочувствую, просто потому, что он сидит в тюрьме, и это плохо для любого человека.
В то же время я неоднократно свою позицию заявлял, эта позиция не может быть другой, другой позиции придерживаться Президент в принципе не имеет права. До тех пор, пока приговоры в отношении Михаила Ходорковского остаются в силе, он считается виновным в совершённых им преступлениях, и это единственно возможная позиция для Президента, прошу понять меня правильно.
Что касается содержания обвинения, могу Вам сказать предельно откровенно: это очень сложная вещь. Даже мне при моих определённых юридических знаниях чрезвычайно тяжело разобраться в том, что вменяется по любому уголовному делу. Я в какой‑то период затребовал эти материалы. Могу вам сказать, что разобраться в них под силу только группе очень квалифицированных адвокатов. Пусть они это делают применительно ко второму делу, где есть возможности для обжалования и опротестования.
И теперь в отношении моих намерений. У Президента не может быть намерений кого‑то помиловать. Это было бы абсолютно неприемлемо по отношению к огромному количеству людей, которые отбывают наказание. Но Президент имеет право помиловать любого человека, который к нему с соответствующим посланием обратится. Михаил Ходорковский ко мне с таким посланием не обращался. Я знаю, что это его идеологическая установка. Он имеет, как и любой человек, на неё право. Но Президент может рассматривать только письменное обращение о помиловании. Я, кстати, их рассмотрел за последние годы весьма немаленькое число. И не только по лёгким составам преступлений, но и по тяжким составам преступлений. И в ряде случаев мне приходилось миловать людей, которые были осуждены к довольно длительным срокам наказания. То есть практика помилования по разным делам и делам такого плана существует. Но в конечном счёте это решение принимает сам осуждённый.
И самое последнее. Мне действительно хотелось бы, чтобы из этого дела были устранены все политические составляющие, потому что вокруг него развернулась нешуточная полемика, притом что каждое дело – это судьба отдельного человека, и решать это дело нужно в соответствии с правовыми критериями, на что, кстати, указал и международный суд, который, как известно, политической подоплёки в соответствующем уголовном процессе не увидел. Но будущее зависит от соответствующих решений суда и самого Ходорковского.
Пожалуйста.
А.Пашков: Меня зовут Антон Пашков. У меня вопрос немного из другой области, в отличие от того, что сегодня обсуждали. За последние полтора года я побывал во многих интересных местах России. Я был на Камчатке, на Байкале, вот Новый год я встречал в Великом Устюге, на родине Деда Мороза.
Д.Медведев: Встретили его?
А.Пашков: Встретил, да, Деда Мороза. Вам тоже привет он передавал. Дело не в этом, дело в другом. Я знаю, что и Вы тоже очень много знаете. Я помню, на «Красном Октябре», на встрече, Вы говорили, что за время своего президентства Вы посетили рекордное количество мест в России. Но очевидно, что тренда на путешествия по нашей стране у нас нет. Отдыхать за рубежом – это и моднее, и дешевле, и удобнее во всех отношениях. Вот у меня вопрос: почему его нет?
Просто у меня есть много идей. И понятно, что если это будет не нужно государству, то мои идеи никогда не воплотятся. Мне хочется знать, кому я должен высказать эти идеи по модернизации отдыха. Потому что есть там большие, колоссальные проекты, как Олимпиада в Сочи, которая привлечёт туристический поток. Но помимо Сочи у нас ведь ещё очень много чего есть, над чем надо работать, я так думаю. И мне хотелось бы поработать. Но с кем?
Д.Медведев: Вы нашли правильного адресата для того, чтобы высказать свои идеи.
Вы правы абсолютно. К сожалению, внутренний туризм у нас развит гораздо хуже, чем возможность поехать за границу куда‑то отдыхать. Почему? Просто потому, что этим не занимались. Но это не значит, что мы сейчас совсем этим не занимаемся. Вот как раз в центре России какие‑то возможности появляются. Вот Вы были в Великом Устюге…
А.Пашков: Сейчас на железнодорожном транспорте не добраться. Мы ехали совершенно до другой станции.
Д.Медведев: Согласен.
Просто у нас очень большая и очень непростая в транспортном отношении страна. Поэтому, конечно, создать условия для прекрасного отдыха, например на Байкале или на Дальнем Востоке, невозможно без решения целого ряда транспортных проблем, а также проблем гостиниц и так далее. Но мы этим занимаемся. У нас есть программа развития внутреннего туризма. Если у Вас есть какие‑то предложения, милости просим, пожалуйста, передайте их.
Я считаю, что мы просто обязаны сделать всё, чтобы наши люди отдыхали в значительной степени внутри страны. Обратите внимание, есть опыт тех же самых Соединённых Штатов Америки. Американцы, за что их, кстати, очень часто упрекают, типа они косные, не хотят знакомиться с другой культурой, но 80 процентов американцев отдыхают внутри Соединённых Штатов Америки. Почему? Потому что развит внутренний туризм. Это очень хорошо для самой страны. Люди знают свою страну, люди её любят, и это приносит доход туристическому бизнесу, что на самом деле немаловажно. А мы продолжаем кормить турок, продолжаем кормить других европейцев, что на самом деле неплохо, но, к сожалению, зачастую отдохнуть в Европе получается дешевле, чем внутри страны.
А.Пашков: Куда я должен всё это отправить, чтобы не занимать сейчас общее время, на какой электронный адрес? Я всё обязательно в ближайшее время вышлю.
Д.Медведев: Отправьте в Администрацию Президента.
А.Зайцев: Дмитрий Анатольевич, 4 декабря я был наблюдателем на выборах в своей бывшей школе – это участок 1181 в Москве. И я дождался конца, получил итоговый протокол.
Я получил протокол на следующий день, протокол не совсем верно оформлен, но не в этом суть, здесь и подписи и печать. Вечером, ночью поздно я пришёл домой, на следующий день проснулся, посмотрел в интернете сообщение, что у кого‑то не совпадают из наблюдателей на Фейсбуке протокол с результатом на сайте ЦИКа. Я подумал, что это какая‑то чушь, решил даже не сразу проверить свой протокол. Мой протокол тоже не совпал. Я сейчас готовлю исковое заявление, я знаю, что из 30 с лишним, это по состоянию на конец декабря, в Москве таких заявлений суд удовлетворил лишь одно – там, где комиссия, сама комиссия участковая, была согласна с результатом, что там что‑то не так было с протоколом. На все остальные получены ответы, что это был либо тренировочный протокол, либо черновик протокола. Таких понятий, насколько я понимаю, вообще не существует, не должно составляться. Я боюсь, что с моим иском произойдёт то же самое. И я бы хотел, по традиции все просят у Президента помощи здесь, я бы хотел, чтобы Вы каким‑то образом, ну не Вы, конечно, дали кому‑то поручение…
Д.Медведев: Да нет, почему же, я – передайте материал, если он у Вас есть, пожалуйста.
А.Зайцев: Обязательно передам. И ещё короткий вопрос. Вы сказали, что Конституция – это Ваш идеал. Я хотел спросить, почему Вы не устроили всенародный референдум, который по Конституции даже раньше, чем свободные выборы, упоминается как главный метод волеизъявления народа и осуществления власти народа.
Почему в России до сих пор не было референдума, почему Вы изменили Конституцию без референдума и когда уже, по Вашему мнению, народ созреет? Когда будут референдумы? Это в Конституции первым делом записано.
Д.Медведев: Понятно. Уважаемые друзья, прежде чем я отвечу Алексею и, надеюсь, значительной части здесь присутствующих, потому что эта тема волнует очень многих людей и, наверное, это нормально, я просто хотел бы сказать, что мы на этом будем, наверное, завершать. Не обижайтесь, мы уже довольно давно разговариваем, два часа ровно. Я думаю, что и у вас внимание начинает слабеть, но и у меня некоторые дела есть – меня ждут в Кремле. Я подведу ещё итог. А теперь отвечу Алексею.
Во‑первых, Вы хотели мне что‑то передать, так что можете послать по рядам соответствующий материал. Я не знаю по конкретному избирательному участку… Черновики протокола, насколько я понимаю, такого понятия в законе нет, это какая‑то чушь. Если кто‑то такими терминами пользуется, он нарушает закон. Это первое.
Второе. Я, естественно, самым внимательным образом слежу за тем, каким образом происходит расследование всех обстоятельств, связанных с выборами. У меня в этом смысле есть некоторый опыт, потому что я наблюдаю за выборами в нашей стране не в первый раз, наверное, как вы, здесь присутствующие, а за последние 20 лет.
Могу вам сказать предельно откровенно: у нас в этом смысле далеко не стерильная ситуация ровно потому, что у нас растущая, развивающаяся демократия и развивающаяся политическая система. Тем не менее, может быть, я рискую нарваться на ваше непонимание, но я вам скажу одну вещь и хочу, чтобы вы это услышали лично от меня. У меня есть опыт наблюдения за выборами, ещё раз подчёркиваю, начиная с 1991 года. Сколько бы ни критиковали эти выборы в Государственную Думу, а там, безусловно, были нарушения и в некоторых случаях, может быть, и вопиющие нарушения, тем не менее это самые чистые выборы за всю нашу историю. Вот так.
Но это не значит, что мы должны расслабиться. Наоборот. Я вам могу сказать другую вещь. Дело в том, что те огрехи в избирательной системе и в том, как осуществляется голосование, на которые люди закрывали глаза пять–семь–десять лет назад, они в нынешних условиях стали просто для людей нетерпимыми, потому что общество повзрослело. И это правда.
В 90-е годы у нас были такие выборы, я сейчас просто не буду рассказывать об этом, в результате которых происходили, если хотите, просто тектонические изменения. Но на это никто не обращал внимания ни внутри страны, ни за её пределами. Общество ещё не было готово. Поэтому раз общество повзрослело, и власть обязана повзрослеть в этом плане. Под властью я имею в виду не только, конечно, руководство страны, а власть снизу доверху, включая тех, кто сидит в территориальных избирательных комиссиях на избирательных участках и так далее. Там сидят такие же наши люди, как и в других местах. И если нарушения совершаются, то они совершаются именно там. И они тоже, те люди, которые соответствующие решения для себя принимают, должны думать о будущем, в том числе своём.
Теперь в отношении расследования и рассмотрения дел в судах. Мне очень импонирует то, что Вы к этому относитесь предельно прагматично. Нельзя заниматься просто политическим кликушеством и говорить: вот так всё плохо, выборы такие некрасивые. Есть основания обращаться в суд – обращайтесь. Но, знаете, далеко не во всех случаях суды удовлетворяют иски. И это не означает, что в суды прошла какая‑то команда, удовлетворять или не удовлетворять такие иски. Могу Вам сказать: никаких команд такого рода нет и никто их себе не позволит, ни один здравомыслящий человек, потому что если это станет достоянием гласности, этот человек, кем бы он ни был, подпишет себе приговор. Разговоры о давлении на суд – это всё‑таки разговоры, поэтому если у Вас есть основания – обращайтесь и добивайтесь соответствующих результатов. По итогам рассмотрения всех этих вопросов будет окончательный доклад.
Но, я надеюсь, вы тоже все понимаете, что в конечном счёте мы должны все вместе сделать так, чтобы наша избирательная система просто стала более совершенной. Я не вижу ничего трагичного в том, что произошло, но мы обязаны предпринять всё от нас зависящее, чтобы будущие выборы вызывали как можно меньше вопросов, а они будут, не сомневайтесь. Пройдёт ещё пять-шесть лет, всё равно будут выборы, не важно, кто будет у власти стоять, какая партия будет у власти или кто будет Президентом, всё равно будут нарушения, будут попытки фальсификации. Но мы должны сделать всё, чтобы это находилось под контролем общества, в том числе таким контролем, которым занимались Вы, и чтобы от вас не отмахивались, как от назойливых мух, а чтобы на вас реагировали. И это уже задача для власти.
Да, референдум. По поводу референдума, забыл, извините, хорошо, что напомнили.
Здесь Вы не правы, не правы, потому что действующая Конституция, как и законодательство о референдуме, исходит из того, что решения по тем вопросам, которые были мною изменены в Конституции, относятся к компетенции парламента, а не референдума. Конституция меняется двумя способами: при помощи референдума и созыва в необходимых случаях собрания, и принятия соответствующих решений квалифицированным большинством парламента. В том, что не касается основных прав и свобод граждан (а речь не шла об изменении главы «Об основных правах и свободах»), а в том, что касается изменения срока полномочий органов власти – это компетенция парламента. И решение по этому поводу было принято нашей Государственной Думой и утверждено Советом Федерации в соответствии с законом, то есть квалифицированным большинством голосов. Ни на букву, ни на йоту здесь ни я, ни парламент от своих полномочий не отступили.
Но (самое последнее по поводу референдума) я с Вами соглашусь в одном: власть должна исходить из того, что в сегодняшней жизни гораздо большее количество вопросов можно решать референдумом. Причём я не имею в виду только референдумы общероссийские – региональные референдумы. Ну почему не посоветоваться со своими гражданами по поводу того, например, каким образом развивать градостроительную политику, что строить, что не строить?
Тем более (и я, кстати, это озвучивал неоднократно) я уверен, что в будущем процедура референдума будет гораздо проще, чем сейчас. Сейчас это довольно сложная, громоздкая процедура. Надо подумать, может быть, об её изменении даже. Но в будущем, с учётом развития электронных средств коммуникации, я уверен, что большинство референдумов станут электронными, так, как мы сейчас это делаем, например, в социальных сетях. Но для этого нужно, чтобы в социальных сетях, чтобы в электронных средствах коммуникации появились средства верификации, чтобы было понятно, что твой голос не украли и не фальсифицировали. И в этом смысле я вижу большой потенциал в развитии всенародного голосования или регионального голосования при помощи электронных средств общения. Я надеюсь, что, может быть, если не сейчас, то через 5–10 лет в мире такие референдумы будут появляться.
Так, всё. Давайте завершать.
Реплика: Последний вопрос.
Д.Медведев: Ну последний… Не бывает последних. Мне не жалко, но просто другие обидятся. Вы про что хотели спросить?
М.Болычева: Про инвалидов.
Д.Медведев: Не могу не дать Вам слово. Пожалуйста.
М.Болычева: Здравствуйте!
Я ничего просить у Вас не буду, я просто расскажу ситуацию, какую я наблюдаю сейчас, которая меня волнует как патриота, как жителя Москвы, как россиянина. Недавно я была в театре, и при мне зашла женщина, которая везла человека с ограниченными возможностями на инвалидной коляске. Женщина была с билетом, с цветами, но её не пустили в театр, потому что театр не может пускать инвалидов: нет мест и некуда поставить человека в инвалидной коляске.
Следующая ситуация. Станция метро «Славянский бульвар», новая станция метро. Когда её открыли, был прекрасный репортаж об этой станции, что всё устроено для инвалидов: есть лифт, который спустит инвалида к поезду, поезд с платформой на одном уровне, он сможет заехать. Но когда мы подходим к этой станции, нужно пройти четыре лестничных пролёта, чтобы дойти до этого лифта. Вход к лифту, чтобы спустить инвалида до этого первого лифта, находится ещё за полкилометра от самой станции, и он всегда закрыт. Чтобы найти человека, который бы открыл, нужно опять же спуститься в этот же низ самый, по этим же лестницам.
Дальше: та же ситуация с автобусами. Есть подлокотники, есть специальные приспособления, чтобы прикрепить коляску или чтобы человек мог зайти. Но как зайти, если автобус вот такого уровня, платформа другого уровня? Меня интересует, видит ли Правительство все эти проблемы? Как оно собирается на это реагировать, если в СМИ постоянно говорится о том, что Москва адаптируется под этих людей?
Социальное такси стоит 1 час (я сейчас просмотрела, проверила) 600 рублей, минимальный заказ – 3 часа плюс час на подготовку машины. Инвалиду первой группы с достаточно серьёзными травмами в месяц выплачивается 1700 плюс лекарства либо плюс 700 рублей, если он не хочет брать лекарства. Вот какой мой вопрос.
Спасибо большое.
Д.Медведев: Спасибо.
Вопрос правильный и справедливый. Я всё время начинаю отвечать на ваши вопросы, апеллируя к прошлому. Но уж так человек устроен, вы всё‑таки значительно моложе. Я могу сказать Вам простую вещь. Наше прежнее государство вообще в упор не замечало инвалидов, просто не замечало. В Советском Союзе доминировала такая установка, что инвалидов нет, потому что строитель нового общества не может иметь изъяны здоровья. И на самом деле, к сожалению, вот эта, если хотите, бесчеловечная установка действительно была.
В чём это проявлялось? А проявлялась она ровно в том, от чего мы страдаем до сих пор. Практически ни в один ГОСТ, ни в один технический регламент (ни в советский, ни до последнего времени, в российский), ни во внутренние решения не закладывалась возможность использования тех или иных зданий, сооружений, мест отдыха, спорта инвалидами. Их как бы не было. Вот то, о чём Вы рассказываете, автобусы, пандусы, лифты – просто этого не было как класса. Я просто хочу сказать, что первый шаг мы сделали, и немаловажный. Все технические регламенты теперь содержат указания на то, что при строительстве новых объектов должны закладываться стандарты под инвалидов.
Вы приводите пример, он плохой, этот пример, конечно, если это так, то это означает, что проектировщикам соответствующей станции метро за это надо «давать по башке», потому что такие вещи уже нужно учитывать. Правда, не так давно я как раз тоже принимал участие в открытии станции метро, но не здесь, не в Москве это было, а в Екатеринбурге. Там современная станция метро. Там действительно есть специальный элеватор для того, чтобы инвалид мог спускаться вниз. В общем, это наша, к сожалению, общая невнимательность к огромному количеству людей, которые живут среди нас. Мы же с вами знаем, что их миллионы. Поэтому это задача для всех. Это задача для власти – изменить соответствующие правила. Это задача для губернаторов, которые эти правила воплощают в жизнь. Это задача для вас, вы должны об этом рассказывать. И показывать. И хорошие вещи, рассказывать о них, и показывать вопиющие факты, вот типа того, о чём Вы говорите. Но ситуация стала меняться.
И последнее, что я скажу на эту тему. Я регулярно встречаюсь с представителями инвалидов. Они рассказывают всю правду. Можете не сомневаться, эта информация у меня есть. И то, что происходит хорошего, рассказывают, и, конечно, что сохраняется очень тяжёлое. И при Президенте, может быть, вы не в курсе, есть специальный Совет по делам инвалидов, который регулярно проводится.
И теперь я уже завершаю. Но я вспомнил, что я обещал нашему коллеге дать слово. Иван, пожалуйста, Вам слово.
И.Засурский: Во‑первых, я хотел бы тоже поблагодарить Вас за то, что Вы пришли, потому что Вы именно с журфаком сейчас общаетесь. С другой стороны, я хотел спросить несколько конкретных очень вещей, просто я знаю, что в Америке, например, когда Президент заканчивает свой срок, он начинает всем друзьям амнистии подписывать, как обычно.
Д.Медведев: Я чего‑то не слышал об этом.
И.Засурский: Так, в последний день Клинтон кого‑то амнистировал, это распространённая практика, имейте в виду, если что.
Д.Медведев: Ладно, я проконсультируюсь с моим нынешним коллегой.
И.Засурский: Но я хотел, знаете, по поводу советского культурного наследия. Можно ли сделать так, чтобы до того, как Вы перестанете быть действующим Президентом, Вы всё‑таки могли бы попробовать хотя бы какие‑то действия сделать по освобождению советского культурного наследия? Там ведь куча произведений, и того, что в госсобственности. Потому что я, честно говоря, боюсь, может быть, нескоро ещё будет Президент, с которым можно будет поговорить об этом.
Д.Медведев: На одном языке.
И.Засурский: На одном языке. И, кроме того, есть ещё несколько очень важных, как мне кажется, вопросов стратегических. Просто у нас очень много острых вопросов было, а важные, мне кажется, не подняли. Помните, мы обсуждали свободные лицензии, тоже опять я очень боюсь за это, потому что это всё застряло то ли в Минэкономразвития, то ли…
И последний, третий аспект, тоже по правовым ситуациям. Есть закон SOPA в Америке, и был разговор в своё время про московскую конвенцию или какие‑то наши предложения, и меня поразило, что единственное, что на самом деле является глобальным противоядием от SOPA – это если SOPA будет законом локальной юрисдикции, потому что американцы его задумывают как глобальный. А для этого единственный шанс что‑то сделать – это если будут какие‑то инициативы другие глобальные, по другим правилам игры, тогда, собственно, и внутри Америки будет меньше поборников такой яростной защиты прав интеллектуальной собственности, чрезмерной, как «Дисней» и другие. У них будет тоже меньше аргументов в американском Конгрессе, потому что тогда они сами просто окажутся в изоляции, если будут драконовские меры принимать.
Спасибо.
Д.Медведев: С ними всё непросто. Спасибо. Все их инициативы носят глобальный характер. Они вообще исходят из необходимости глобального правосудия, глобальных правил, которые они продвигают. Но таков уж удел крупных государств. Тем не менее нужно работать и с американцами.
По поводу наших инициатив. Собственно, так, как мы с Вами и обсуждали, я же распространил нашу инициативу среди стран «двадцатки». Я не знаю, какова будет на неё реакция, потому что Вы знаете о позиции консервативно настроенных стран. Но мы эту инициативу никуда не собираемся хоронить, мы её будем продвигать обязательно.
По поводу наследия. Если у Вас есть предложения, которые можно реализовать за достаточно короткий период, без взламывания основ, так сказать, авторского права и законодательства об интеллектуальной собственности, давайте это сделаем прямо сейчас. Но вообще жизнь не заканчивается и маем месяцем, я надеюсь, что мы сможем это продвигать и дальше. Вы просто передайте тогда мне, ладно?
А Вам большое спасибо за то, что Вы занимаете такую заинтересованную позицию по этому поводу, потому что у нас на самом деле не так много тем, по которым мы можем продвинуть свои представления сейчас, в условиях глобального мира. Это как раз одна из этих тем.
И.Засурский: Последнее, забыл просто, по образованию тоже тема не прозвучала сегодня. Ведь многие люди сейчас страдают, никто не может получить хорошее образование, это очень дорого или ещё что‑то. А вот электронные учебные пособия – будет ли какая‑то программа национальная, чтобы любой человек из любого города мог просто бесплатно получить информацию, иметь доступ к электронным пособиям, тем более что многие из них тоже ведь в госсобственности находятся?
Д.Медведев: Тогда, позвольте, я Вам задам уже вопрос как человеку, который работает на факультете журналистики. А вот тот портал, который создан Министерством образования, не годится для этого, там нет таких пособий? Потому что он же достаточно объёмный и в принципе хорошо насыщенный, накачанный всякими вещами.
И.Засурский: Это не клиентоориентированное решение. Это как база данных, и она не в полной мере готова к использованию, скажем так.
Д.Медведев: Но там, на образовательном портале, можно это размещать или нет?
И.Засурский: Если серьёзно решать эту задачу, по всей видимости, речь должна идти о социализированной базе знаний, то есть о базе знаний, которая может быть интегрирована с социальными сетями.
Д.Медведев: Давайте попробуем создать что‑то подобное. Если, как задавали вопрос мне сегодня, мне не придётся работать в «малом, никому не нужном» правительстве, а придётся работать в «открытом правительстве» и только в «открытом правительстве», давайте этим вместе займёмся, тогда у меня будет много времени.
И.Засурский: Спасибо.
Д.Медведев: Уважаемые друзья!
Я хотел бы сказать, что мне было безмерно интересно с вами общаться, и даже не в силу того, что вы задавали мне откровенные вопросы, собственно, ничего сверхъестественного я не услышал, это достаточно часто задаваемые вопросы. Я хотел бы вас поблагодарить за то, как вы их задавали. И это, наверное, для журналистов самое главное. Вы задавали их уверенно, спокойно, невзирая, что называется, на лица и авторитеты, и в то же время в корректной форме. Мне кажется, для нашей журналистики, да и вообще для нашей страны, это очень важно.
К сожалению (мы немножко говорили о культуре), культура у нас в этом смысле пока не очень высокая. Я говорю о культуре в самом широком смысле этого слова, включая культуру власти, культуру чиновников, культуру журналистики, культуру политических баталий, и ровно с этим, кстати, связано и большое количество наших проблем. Мы должны подняться на другой уровень. Если мы сможем это сделать, мы будем очень счастливой, очень образованной и очень сильной страной. Я надеюсь, в этом случае никто из присутствующих из Российской Федерации не уедет. А если уедет, то только в отпуск, и то внутри нашей страны.
Большое вам спасибо. Счастливо!