Это вторая встреча главы государства с представителями региональных СМИ. В Хабаровске Президент беседовал с журналистами Дальнего Востока и Сибири.
* * *
Стенографический отчёт о встрече с представителями средств массовой информации Приволжского федерального округа
Ш.Валеев: Дмитрий Анатольевич, мы искренне рады Вас приветствовать в Башкортостане.
Д.Медведев: И я Вас приветствую!
Ш.Валеев: Меня зовут Шамиль Валеев, я работаю в агентстве «Башинформ», и первый традиционный вопрос: каковы Ваши впечатления от сегодняшних встреч, что Вы увидели в нашем обновляемом Башкортостане?
Д.Медведев: Я бы Вас обманул, если бы сказал: да я всё увидел, всё изменилось за тот период, пока я не был.
Я не так много ещё пробыл в Башкортостане, хотя я люблю к вам приезжать, потому что места красивые, люди хорошие, как, собственно, у нас везде в стране. То, что развитие идёт, сомнений у меня никаких не вызывает, и не только по данным, которые я получаю, что называется, с мест, по отчётам руководства республики.
Могу судить по тем объектам, которые я сегодня видел. Их не много, и главный из них – это больница. Она на меня произвела (республиканская больница, я имею в виду) хорошее впечатление именно потому, что она современная, она начинена, или, как принято говорить, «нафарширована» современной техникой, которая не просто где‑то поставлена, а которая реально работает.
И в этом я убедился, потому что мы смотрели, как люди проходят различные медицинские манипуляции, включая процедуру гемодиализа и некоторые другие. И очень хороший персонал, конечно. Потому что я всё‑таки видел много больниц – и современных, и не очень современных, – но то, что ваши врачи делают уникальные операции, сомнений не вызывает: и на сердце, и на сосудах, и с печенью. В общем, сложные операции, которые требуют очень высокой квалификации.
Почему это очень важно? Потому что республика большая и по населению, да и по территории немаленькая. И когда требуется квалифицированная, сложная, высокотехнологичная медицинская помощь, то плохо, если приходится выстраиваться в очередь, например, в Москве, в столице нашей страны, или в каком‑то другом месте.
Из Москвы невозможно заниматься всем. Каждый муниципалитет должен понимать, за что он отвечает, что у него есть и чего у него никогда не будет.
Всё‑таки важно, чтобы это было относительно близко, чтобы можно было планировать свою жизнь. Я напомню, что многие люди, особенно у которых есть проблемы с той же самой почечной недостаточностью, с некоторыми другими заболеваниями, иногда годами стоят на очереди для того, чтобы приобрести в результате такой хирургической манипуляции почку и получить нормальную жизнь.
И у нас там был хороший разговор с персоналом, с врачами по поводу ипотеки для бюджетников. Я, может, ещё чуть позже скажу об этом.
Напомню, не так давно я был в Хабаровске, тоже встречался с вашими коллегами из Дальневосточного и Сибирского федеральных округов, и они мне тоже задавали целый ряд вопросов. Потом я уже в Якутске сделал, на мой взгляд, довольно важное заявление о нашей возможности продумать ипотечное стимулирование бюджетников, а именно врачей и учителей. И не в смысле каких‑то эксклюзивных схем, потому что они и сейчас применяются, а в смысле решения этой задачи в качестве постоянной, регулярной задачи, имея в виду использование инструмента государственной поддержки – государственного кредитования и государственных гарантий.
Как раз для меня было важно узнать, насколько хорошо эта задача у вас решается. У вас в республике приблизительно 23 тысячи врачей, с молодёжью около 25 тысяч. Я хотел разобраться на самом деле, сколько из них нуждаются, сколько не нуждаются. Потому что задача решения жилищной проблемы для бюджетников в нашей стране остаётся очень острой. Таковы впечатления.
Я ещё встречался с руководством наших мусульманских общин, с муфтиями не только Башкортостана, но и муфтиями, которые служат по всей стране. Это мой регулярный диалог, я с ними общаюсь довольно часть. Встречался в июле, и сейчас мы с ними поговорили о проблемах мусульманской уммы и проблемах самых разных, включая борьбу с радикальными течениями, которые, к сожалению, зачастую сеют вражду. В то же время понятно, что речь идёт о наших людях, и нужно думать, каким образом возвращать их к нормальной жизни.
У нас сейчас ситуация лучшая в области оборонки за все 20 лет современного Российского государства. Это не значит, что она идеальная, но нужно всё‑таки уметь ценить то, что есть.
Э.Хорева: Дмитрий Анатольевич, недавно Вы поручили Совету Федерации рассмотреть вопросы перераспределения полномочий, с тем чтобы переданные регионам полномочия всё‑таки имели финансовое обеспечение.
Это очень важно сейчас, в предвыборный период, когда звучат острые вопросы от избирателей. Для их решения у территорий есть полномочия, но средств нет. Каким, на Ваш взгляд, всё‑таки должно быть решение этого вопроса? Когда оно может быть принято?
И ещё. Существует ли эффективная система обмена информацией между центрами и регионами, которая бы позволила знать реальную и, самое главное, объективную ситуацию в регионах? Спасибо.
Д.Медведев: Сразу Вам скажу: на мой взгляд, не существует абсолютно универсальной структуры распределения полномочий между федеральным центром и регионами. Даже то, что мы сейчас должны создать, а я (Вы, наверное, знаете) дал поручение Правительству, двум вице-премьерам, Козаку и Хлопонину, возглавить две рабочие группы, для того чтобы перераспределить полномочия и, в конечном счёте, перераспределить деньги. Причём, имея в виду задачу, чтобы у регионов и муниципалитетов денег было больше, чтобы они жили не только за счёт трансфертов и дотаций, а всё‑таки за счёт собственных доходных источников, которые нужно сформировать и которые нужно обслуживать.
Но что бы мы ни создали, это не будет идеальной схемой. Жизнь развивается. Мы, я уверен, создадим сейчас более или менее оптимальную конструкцию, она, может быть, проработает пять, семь, десять лет, потом нам придётся снова всё менять. Так происходит во всех странах: меняются условия жизни, меняются условия получения доходов, меняются налоговые условия. И это заставляет руководство стран, особенно сложных стран (у нас очень сложная страна, потому что мы – Федерация), периодически перераспределять эти полномочия.
На пропаганду российской экономики надо тратить силы и средства. Мы будем это делать.
Поэтому не ждите универсальных решений, но эти решения должны быть современными и эффективными, должны быть ориентированы на текущую ситуацию, чтобы было более справедливое распределение доходов, чтобы муниципалитеты получали больше, а значит, сами в рамках своих полномочий могли эти деньги тратить.
Для чего? Тоже ответ понятен: из Москвы невозможно заниматься всем и даже из Уфы невозможно заниматься всем, республика большая, например. Каждый муниципалитет должен понимать, за что он отвечает, что у него есть и чего у него никогда не будет. Допустим, кто должен заниматься школами. Сейчас – одно решение, можно думать о каких‑то других решениях. Это для примера, я не говорю о том, что мы примем такое решение.
Поэтому, тем не менее, группы работают, и в ближайшее время они должны будут дать окончательный ответ о том, как эта конструкция видится на ближайшее будущее. Я потом соберу Правительство, и мы окончательно обсудим и внесём необходимые законодательные изменения.
Э.Хорева: А вторая часть? Из чего складывается всё‑таки картина о ситуации в регионах, из каких источников, и насколько она объективна?
Д.Медведев: Знаете, картина – тоже штука субъективная. У каждого из нас перед глазами определённая картина мира: вот я Вас сейчас вижу, а Вы – меня. Но это не значит, что это объективная картина мира, потому что мы видим её через свои глаза с использованием своих интеллектуальных возможностей, то есть с использованием нашего мозга. Как выглядит эта картина объективно, никто из нас не знает. Тем не менее надо стремиться к максимально точной картине.
Наши федеральные структуры по‑разному получают информацию. Кто‑то из них, и я в этом неоднократно убеждался, получает довольно подробную информацию, кто‑то получает, может быть, не такую подробную, как нам бы хотелось. Но основная проблема в другом.
Решения должны быть современными и эффективными, чтобы муниципалитеты получали больше и сами в рамках своих полномочий могли эти деньги тратить.
Дело ведь не в том, чтобы собрать данные, что называется, с мест – из республик, краёв, областей, муниципалитетов, а чтобы ими правильно пользоваться. И это, к сожалению, основная проблема. Я видел, как тоннами носят материалы и отчётности в те же самые налоговые структуры и финансовые органы. И что там с ними делают? Ну, понятно, что.
Там эта макулатура лежит, раньше лежала, сейчас всё‑таки уже многое в электронной форме отправляется, и никто к ней не обращается. Это самый сложный навык – анализировать. Это не значит, что у нас этот анализ не налажен. Тем не менее я считаю, что этот анализ должен быть более чётким, более подробным, более приближенным к текущей жизненной ситуации.
Что для этого нужно делать? Для этого нужно, чтобы федеральные структуры на местах, в регионах реально выполняли свои задачи. Те федеральные структуры, которые помогают, должны сохраниться. Но есть федеральные структуры, которые, например, организованы в территориях, в федеральных округах, которые, к сожалению, просто разбухают, но никаких конкретных задач не решают.
И мне всё время об этом говорят губернаторы: «У нас масса всяких разных федеральных чиновников, которые находятся в нашем крае, в нашей области, в республике. Отдача непонятная». Кстати, это ровно то, чем как раз сейчас занимаются эти две группы вице-премьеров Козака и Хлопонина. Так что вот такая ситуация.
Е.Борисова: Дмитрий Анатольевич, многие регионы сейчас занимаются привлечением инвестиций, в том числе и Нижегородская область, некоторые даже просят здесь большей самостоятельности. Тем не менее, когда Вы назначали уполномоченных по инвестициям, Вы ставили перед ними задачу ликвидировать возможные административные барьеры перед инвесторами, которые всё‑таки бывают. Как Вы сейчас оцениваете этот процесс? Есть ли понимание у руководителей на местах, что не нужно мешать инвесторам, не нужно им дополнительное обременение давать? Чем можно здесь помочь регионам?
Наши граждане, безотносительно к их национальности, не хотят работать на неквалифицированных видах деятельности, даже если они неплохо оплачиваются. Значит, приезжие будут к нам стремиться.
Д.Медведев: Я эту инвестиционную задачу последний раз поставил, может быть, в такой всей полноте, что называется, во время магнитогорского форума, и обозначил там целый ряд решений, которые необходимы для улучшений инвестиционного климата.
Мне неоднократно приходилось говорить, что инвестиционный климат у нас, мягко говоря, не очень хороший. У нас есть достижения в области экономики, реальные достижения – и в кризисный период, и в докризисный период. У нас есть достижения в социальной сфере, и их замалчивать было бы нечестно. Но инвестиционный климат у нас, к сожалению, на мой взгляд, реально хуже, чем ситуация в экономике.
Это такой парадокс. То есть нас воспринимают хуже, чем мы есть, чем есть наши правила, наше законодательство. Потому как считают, что у нас на самом деле полный, извините, бардак и беспредел. У нас хватает проблем, но не до такой степени. И у нас всё‑таки и суды работают, как бы их ни критиковали, и решения выносятся, и оспариваются незаконные действия чиновников, и принимаются достаточно грамотные экономические решения, и даже, не побоюсь этого сказать, стала более современной система подачи материалов для принятия инвестиционных решений.
Когда мы начинали этим заниматься, на большинство инвестиционных решений уходили месяцы, а в столицах – годы. Годы! Это просто фантастика! Сейчас этот срок сократился в несколько раз. Я по статистике посмотрел, практически во всех регионах этот срок сокращён. Работает и система «одного окна». Не идеально, но она работает.
Поэтому было бы нечестно сказать, что «вы принимаете решение – а всё хуже и хуже», как я иногда слышу, «всё хуже и хуже». Но это нечестно. Не хуже – лучше становится, но инвестиционный климат всё равно далёк от оптимального, и, ещё раз подчёркиваю, он реально хуже, чем общее состояние дел в экономике.
Давайте подумаем. Например, наша экономика сегодня в целом выглядит гораздо более цельно и более сильно, чем, например, экономика большего количества стран Евросоюза. У нас инфляция более или менее под контролем. Да, она пока высокая применительно к европейской инфляции, но она всё‑таки под контролем, она снижается.
И для христиан, и для мусульман наша огромная страна является исторической родиной. Это означает, что мы вместе научились жить, причём не за период советской власти, а за века. И это ни в коем случае нельзя растерять.
В этом году у нас будет самая низкая инфляция за всю современную историю нашей страны – в районе семи процентов. Напомню, что 20 лет назад было полторы тысячи процентов.
У нас растёт валовой внутренний продукт, в этом году будет 4–4,5 процента, в странах еврозоны – ноль-процент-полтора процента. У нас неплохое соотношение между долгом и валовым внутренним продуктом, госдолг всего 12 процентов, а это очень существенный показатель, а в большинстве развитых европейских стран – 80–90–100 процентов.
У нас наша валюта стабильна, свободно продаётся и покупается. В этом смысле граждане могут делать запасы как в национальной валюте, так и в иностранной валюте. И масса других примеров. А воспринимаемся мы хуже, чем многие из этих стран, но это не наша вина, это, наверное, наша беда, с которой мы обязаны справиться. Мы должны для этого предпринять ещё довольно много усилий. Считаю, что на пропаганду российской экономики в хорошем смысле этого слова надо тратить силы и средства. Мы будем это делать.
И.Аминов: Дмитрий Анатольевич, хотел поделиться с Вами своей болью, потому что, Вы знаете, когда боль становится общей, не так болит. Меня, Вы знаете, просто глубоко возмущает, что некоторые современные политики пытаются разыграть национальную карту. Вы недавно говорили, что национальный вопрос – это вопрос выживания России, это вопрос государственной безопасности. Каковы основные принципы национальной политики в России, какими они будут?
Д.Медведев: Я согласен, что это очень болезненная тема и очень важная. Это действительно в значительной мере вопрос выживания всего государства. Потому что государства, которые создаются на мононациональной основе, а, как правило, это ещё и моноконфессиональная основа, им проще, хотя у них тоже могут быть проблемы, проблемы с приезжими, и мы знаем такие страны.
У нас изначально государство было очень сложным. И в то же время (я только что разговаривал с нашими муфтиями), понимаете, для значительной части европейских стран тектонические изменения в этноконфессиональном составе – это вызов, с которым они не знают, как справляться, для них это новая ситуация.
А что у нас? У нас традиционно практически с момента зарождения государства или первых веков его развития (будем считать, что ему плюс-минус тысяча лет, хотя это всегда очень условно) компактно проживали люди разных национальностей и разных вероисповеданий. Во всяком случае, христиане и мусульмане живут вместе уже очень давно.
Стран, где контролируются расходы, очень немного. Надо контролировать, прежде всего, доходы. Это, мне кажется, более правильный путь.
И для христиан, и для мусульман наша огромная страна является их исторической родиной, никто сюда не приехал откуда‑то, а именно здесь принимал и христианство, и ислам. Это хорошо, это означает, что мы вместе научились жить, причём не за период советской власти, а за века. То же самое мусульманское духовное управление появилось в Уфе, мы знаем, очень и очень давно. И это ни в коем случае нельзя растерять.
Вы говорите о принципах. Конституционные принципы взаимоуважения, равноправия народов, бережного отношения к истории, к людям, которые исповедуют разную религию и относятся к разным этносам. Здесь всё совершенно очевидно, никаких новых принципов придумывать не надо. Надо просто сделать так, чтобы эта зараза не расползалась, а, к сожалению, это иногда происходит и иногда в силу совершенно субъективных причин, потому что в каждом регионе происходят преступления, страна большая, каждый день случаются преступления, но резонанс у них очень разный.
Когда преступление происходит без национального элемента, на это как‑то не обращают внимания, даже если это тягчайшее преступление, например убийство. Тихо проходит где‑то далеко и, честно говоря, никого особо и не волнует, хотя это неправильно, потому что смерть человека – это всегда самая страшная трагедия. А когда преступление даже малозначительное осуществляется на национальной почве или если в нём участвуют люди разных этносов и национальностей, сразу возникают разговоры: это «эти» виноваты. Это для нашего государства абсолютно губительно.
Поэтому я считаю, что везде – и в Москве, и в столицах краёв, областей, наших республик – нужно принимать экстраординарные меры, для того чтобы этот вековой опыт совместного проживания не потерять, а, наоборот, укрепить. Здесь очень важна роль диаспор, роль ведущих этносов. Опять же неважно, о чём идёт речь – о Москве, Уфе, Казани, Владивостоке, – но обязательно нужно, чтобы главы этнических групп помогали властям в решении этих задач.
Очень важным также является вовлечение в нормальную жизнь, социальная адаптация приезжих. Я тоже только что разговаривал на эту тему с нашими муфтиями. Понимаете, и они озабочены, и мы все озабочены – и в Москве, и в других местах. Нам нужны приезжие, потому что у нас не хватает рабочих рук, и так поступают во всём мире. Мы не можем себя обеспечить.
А наши граждане, кстати, безотносительно к их национальности, не хотят работать на неквалифицированных видах деятельности, даже если они неплохо оплачиваются. Значит, приезжие будут к нам стремиться. Они нам полезны, но они должны приезжать так, чтобы не взрывать ситуацию, они должны приезжать в условиях, когда всё создано для их социальной адаптации, они должны приезжать готовыми принять наши традиции, причём в данном случае я имею в виду не религиозные традиции.
Когда я рассказываю про материнский капитал нашим коллегам из стран Евросоюза, они просто открывают рот. Нигде такого нет, чтобы сумма в 10 тысяч евро давалась за рождение второго ребёнка. Нигде этого нет, ни одной страны нет, найдите хоть одну. И мне приятно, что это так.
Потому что, знаете, мы тоже на эту тему говорили, даже представители одной веры, одной конфессии очень сильно отличаются друг от друга. Скажем откровенно, мусульмане, живущие в Уфе, и мусульмане, живущие в Саудовской Аравии, всё‑таки несколько отличны. Точно так же и христиане, живущие в Москве или, например, в Канаде, тоже отличаются по укладу, по привычкам, по представлениям. Это нужно обязательно учитывать.
И когда мы приезжаем к кому‑то в гости, мы обязаны следовать кодексу поведения – и писаному, и неписаному. И эти люди обязаны себя так вести. А если они себя так не могут вести, то они должны в этом случае либо уезжать, либо, если они приехали вообще без разрешения, они будут депортированы – и в этом смысле мы будем вести себя предельно чётко, пусть никто не сомневается, – либо, если речь идёт о преступлениях, такие люди будут нести ответственность. И этой позиции должны придерживаться власти всех регионов.
П.Шишкин: У меня вопрос, который касается нашего культурного наследия. На сегодняшний день только в Пензенской области 48 памятников культуры федерального значения. При этом федеральный бюджет на их содержание и реставрацию уже давным-давно не выделяет ни копейки. Боюсь, ещё несколько лет, и большинство этих памятников мы потеряем. А не уместнее будет понизить их статус, может быть, даже честнее, и дать, таким образом, право региональным властям приватизировать их и восстанавливать их первоначальный облик? Желающие, кстати, есть.
Д.Медведев: Ответ короткий – уместнее. Абсолютно точно, можно понизить их уровень, уровень их защиты с федерального на региональный. Более того, я даже другое скажу, их можно (может, Вы меня не поддержите) и продать в частные руки при сохранении основных черт этого памятника, например, если это здание. Пусть новый владелец, частный владелец, так, как это во всём мире, согласовывает перепланировку, переустройство, согласовывает фасад здания, его целевое назначение и сам хозяйствует там. Это точно уместнее.
Но Вы не совсем правы в том, что государство совсем отказалось от финансирования федеральных памятников, в том числе в Пензенской области. Иногда этого не видно, есть прямые целевые отчисления, но мы же даём ещё дотации, которые косвенно всё равно должны распределяться и среди объектов культурного наследия. То есть здесь не всё так мрачно, но могу полностью с Вами согласиться в том, что все эти памятники федеральному центру не потянуть. И не нужно этого, ни в одной стране нет такого, чтобы все памятники культуры содержались за счёт федерального бюджета.
Поэтому надо смелее принимать решения о передаче памятников с федерального на региональный уровень. Я, кстати, неоднократно такие поручения давал Министерству культуры и другим ведомствам. И второе – смелее заниматься приватизацией этих памятников или же их передачей в аренду, в пользование другим структурам. Потому что мне, например, как гражданину России абсолютно безразлично, чей это памятник, я хочу, чтобы он сохранился, а принадлежит ли он государству, или он принадлежит какой‑то частной структуре, или он принадлежит региону – это вторичный вопрос.
Государство, которое пытается за всех всё решать, – это очень слабое государство. Мы должны создать такое государство, которое будет позволять гражданскому обществу развиваться по своим законам.
Мы же когда ходим по Парижу, по Риму, мы не думаем: так, это здание государственное или оно принадлежит мэрии, или оно принадлежит какому‑нибудь местному гражданину, – мы смотрим и восхищаемся его состоянием или, наоборот, говорим, что хорошо, что и у них не всё хорошо.
М.Баль: Думаю, нетрудно догадаться, о чём будет мой вопрос.
Д.Медведев: Не знаю. (Смех.)
М.Баль: Удмуртия – один из центров военно-промышленного комплекса.
Д.Медведев: Да, в этом смысле, да.
М.Баль: Все знают Михаила Тимофеевича Калашникова. Кстати, недавно совсем отметил 92-й день рождения.
Д.Медведев: Красавец!
М.Баль: «Тополь-М», «Булава», «Искандер». В общем, у нас очень много оборонных заводов, и последнее время, надо сказать, их как‑то лихорадило. Это и проблемы – штат сокращают, и рабочая неделя сокращалась, и зарплаты, проблемы были с зарплатами. И на всех крупных совещаниях руководители этих предприятий жаловались, что, по их мнению, государство заняло не совсем верную позицию в отношении отрасли. Чем можно сегодня обнадёжить наших оружейников?
Д.Медведев: Я всё‑таки думаю, что руководители этих оборонных предприятий имеют короткую память. И надо им напомнить о том, что было в 90-годы, когда они даже патронов выпустить не могли. У нас сейчас ситуация лучшая в области оборонки за все 20 лет современного Российского государства. Это не значит, что она идеальная, но нужно всё‑таки уметь ценить то, что есть. И я в данном случае обращаюсь, конечно, не к вам, а к руководителям этих предприятий.
У нас есть достижения в области экономики, в социальной сфере, и их замалчивать было бы нечестно. Но инвестиционный климат у нас реально хуже, чем ситуация в экономике. Это такой парадокс.
Второе. Было бы желательно, чтобы они не только у государства деньги просили, но и всё‑таки предлагали образцы новой военной техники. Потому что, когда начинаешь разбираться, они там всё критикуют – Министра обороны, ещё кого‑то, но ведь реально предлагают зачастую абсолютно старые образцы. Да, они под новыми упаковками, название меняется, а техника советская. Не вся!
Более того, есть национальные бренды, такие, как «калашников», реально лучший автомат, я из всего стрелял как любитель пострелять и Верховный Главнокомандующий, но, конечно, «калашников» – прекрасный автомат. Может быть, даже, кстати, из него и стрелять чуть менее удобно, чем из какой‑нибудь «М-16», но зато это реально боевая машина: её можно бросить, её можно за спину повесить, она может лежать где‑нибудь в сыром месте, и после этого она будет стрелять, – а это главное для армии.
Но это как бы отдельные темы, а вообще нужно переходить на выпуск новой продукции, потребной или необходимой для нашего оборонного комплекса и для наших Вооружённых Сил. Именно поэтому я считаю, что надо поддерживать наших оборонщиков во всём, но они не должны себя чувствовать как сыр или как кусочек шоколада, который обязательно кто‑нибудь да съест. Поэтому надо покупать и единичные образцы иностранной техники, чтобы они видели, что есть ещё в мире конкуренция, и что то, что они производят, далеко не всегда самого высокого уровня.
И напоследок, в качестве уже позитивной части, обрадовать их можно одним – мы приняли беспрецедентную по своему размеру программу государственных закупок вооружений. Вы знаете, мы об этом говорили, её размер просто гигантский. Из‑за этого мне даже пришлось в ряде случаев объяснять «политику партии» некоторым нашим министрам, для некоторых из них это закончилось переходом на другую работу.
Так вот, наши оборонщики должны и это тоже ценить, потому что это огромные деньги. Но их надо заслужить, заслужить в тендерах, конкурсах, продемонстрировав товар лицом. И, наконец, самое последнее, желательно ещё и делать более прозрачными цены. Потому что зачастую эти цены образуются в результате целого ряда соглашений между цепочками, участвующими, допустим, в создании той или иной продукции, и это очень высокие, неконкурентоспособные цены. Очень важно также управлять своим персоналом, снижать издержки.
Гражданское общество – это не только закрытая тусовка, которая обсуждает власть и говорит о том, что кого‑то в тюрьму посадили, кого‑то не посадили, поэтому мы «против» или мы «за». Это очень масштабное движение людей за преобразования, за нормальную жизнь.
Я, знаете, много езжу, почему довольно подробно отвечаю на Ваш вопрос по нашим оборонным предприятиям. Они все – наша гордость, они действительно вызывают особое отношение и у меня как Верховного Главнокомандующего, и у большинства наших людей. Но когда наши предприятия по территории как отдельные города в других странах, мы же понимаем, что одно их содержание – это десятки, сотни миллионов рублей, я имею в виду всех этих коммуникаций и так далее. Нужно рационально всем этим распоряжаться, нужно где‑то, может быть, часть своей территории продавать, тем самым снижая издержки. То есть в этом смысле наш оборонный комплекс ещё ждут большие изменения.
В.Смирнов: Нашу газету в своё время благословил на жизнь Борис Николаевич Ельцин, он писал книгу «Исповедь на заданную тему» как раз в Вятке, и тогда тираж газеты составлял больше 100 тысяч экземпляров.
Сегодня, к сожалению, этим похвастаться не могу, могу сказать, что он в десять раз меньше. Это, к сожалению, проблема большинства региональных деловых изданий типа нашего. Не буду углубляться в причины, но одна из них – к сожалению, дорогая доставка газет. У нас не складываются отношения с «Почтой России».
Я не буду опять же очень драматизировать ситуацию, мы не можем никак договориться о цене, но это вопрос не только цены. Поэтому нам кажется, что, если завтра останутся только социальные сети – «Твиттер» и прочее, это не спасёт ситуацию, потому что всё равно люди, особенно в сельской глубинке, привыкли к газете, и ни одна социальная сеть её не заменит.
Есть ли возможность у государства как‑то вмешаться в этот процесс? Я знаю, что оно вмешивается, и дотации почте даются хорошие. Но что Вы дальше видите как гарант нашей Конституции и как Президент?
Д.Медведев: Насчёт тиражей. Мы‑то с Вами помним, какие были тиражи, и мы ими гордились, особенно, конечно, редакторы. У нас были газеты, тиражи которых ежедневно измерялись миллионами экземпляров, и они брали призовые места. Но, думаю, я Вас не расстрою, потому что Вы возглавляете газету, но это всё‑таки, видимо, в прошлом, я имею в виду миллионные тиражи.
Наша валюта стабильна, свободно продаётся и покупается. граждане могут делать запасы как в национальной валюте, так и в иностранной.
Просто в силу того, что ту же самую газету – вы хоть и «наехали» на «Твиттер», и я так понимаю, на интернет, потихонечку, – но я вам могу сказать о себе, я сейчас стал газеты снова более активно читать за счёт того, что мне их стали присылать в электронной форме, но они полностью воспроизводят печатную форму. Она грузится, быстро всё, и ты листаешь – очень удобно.
Я могу посмотреть не дайджест, где чьи‑то вкусы, соответственно: это читай, это – не читай, а я могу посмотреть газету целиком, но делать это можно очень быстро. Поэтому всё‑таки позволю сказать, что, мне кажется, за этим в значительной мере будущее. Но это не значит, что газета в традиционной форме отомрёт. Нет, конечно. И во многих странах параллельно сосуществуют эти два мира. Я так понимаю, что, наверное, и ваша газета имеет электронную форму.
В.Смирнов: Имеет.
Д.Медведев: Имеет. И слава богу, это означает, что вы смотрите вперёд и в то же время традиции сохраняете.
Теперь по поводу «Почты России». Я сколько ни встречаюсь с журналистами, с редакторами газет, эта тема всё время стоит. Я ещё работал Первым заместителем Председателя Правительства, может, даже с кем‑то из вас встречался, извините, если не помню, и мне всё время этот вопрос задавали. «Почта России» – это, конечно, не сообщество злодеев и не люди, которые зарабатывают гигантские деньги на крови наших изданий, газет. Но, конечно, за последнее время в «Почте России» происходили разнонаправленные тенденции.
За последнее время, если говорить о тарифе для граждан, он не увеличился, по‑моему, с 2008 года он стабильный, тем не менее для самой газеты, для издательств этот тариф вырос, по‑моему, процентов на 70 только за последний год. То есть что они делают? Они как бы перекладывают это бремя с граждан на вас. Но в экономике, в финансах тоже действуют законы сообщающихся сосудов, не бывает так, чтобы вы эту пыль, извините, глотали, а граждане бы от этого не страдали, в конечном счёте это бьёт и по гражданам.
Нужно внедрять сельское кредитование в самых разных формах, сельскую ипотеку. Нужно дотировать и ипотечную ставку, и первоначальный взнос. Такие программы по селу должны быть разработаны по всей территории. Считаю, что это крайне необходимо.
Поэтому нам нужно всё‑таки продумать, как будет работать «почтовый организм» в ближайшие годы. Вы знаете, что почта тоже очень неравномерна. В отдалённых местах, во многих частях нашей страны и в провинции почта является уникальным, эксклюзивным способом доставки почтово-телеграфной корреспонденции: журналов, газет, почтовых переводов, пенсий.
В столицах почту вытеснили, там всякого рода коммерческие структуры, молодые, шустрые, ушлые всем этим занимаются. Поэтому они пытаются тоже в оправдание, может быть, почтовых дел латать этот тришкин кафтан, пересыпая из одного места в другое. Мы им деньги даём на дотации, вы знаете, и деньги немаленькие. Как они их используют – это отдельный вопрос.
Могу сказать одно – система почтовой доставки и финансирования пока является неоптимальной, раз Вы об этом последние пять лет мне говорите. Вряд ли её можно будет сделать такой копеечной, как она была в советские времена и в те времена, когда старт вашей газете давал Борис Николаевич Ельцин, потому что тогда ещё сохранялись всё‑таки стандарты советской эпохи. Но сделать её более гуманной по отношению к редакциям, по отношению к издательствам – это наша обязанность.
Я ещё раз, естественно, по итогам нашего разговора тоже дам указание заново пройтись по всем составляющим, тем более что почту ждут изменения, и они должны дать адекватные ответы и на эти вопросы.
К.Шилов: Дмитрий Анатольевич, хотел бы спросить о борьбе с коррупцией, о которой Вы часто и много говорите. С моей точки зрения, происходит следующая вещь: да, действительно ловят, в частности, у нас в Пермском крае ловят активно, много, с поличным.
Но на стадии следствия и дальше очень часто либо дело разваливается вообще, либо наказание – условный срок и очень маленький, либо вообще штраф. Отчего это происходит, с Вашей точки зрения? Это несовершенство законодательства или та же самая коррупция, только в других сферах?
Второй вопрос в связи с этим. Что мешает принять в России закон, заставляющий чиновников отчитываться не только о доходах, но и о расходах?
Д.Медведев: Скажу. Я всё‑таки считаю, что за свои три с половиной, чуть больше, года на посту Президента в этом направлении сделал не то чтобы очень много, но, во всяком случае, сделал вещи, которые до меня не делал никто, – и в части законодательства, и в части контроля за доходами чиновников, и в части всякого рода механизмов.
Жилищный вопрос остаётся самым главным для граждан нашей страны. Эта тема будет актуальной ещё минимум лет 10–15, пока мы не выйдем на определённый сбалансированный уровень.
Вы говорите о том, что слабо наказывают. Знаете, у меня другая точка зрения. Всё‑таки чиновник – существо социальное, и от того, что, например, этот чиновник получил три года условно, а не 15 лет лагерей настоящих, – это не самое главное. Что такое – три года условно? Всё! Кранты! Карьера закончилась! До свидания! Да, конечно, лучше, чем в тюрьме сидеть.
Важна, извините за банальность, неотвратимость наказания, а не реальный срок, и это показывает вся уголовно-правовая статистика. Действительно важно, чтобы возбуждённое дело доходило до суда и заканчивалось обвинительным приговором. А какой – это уже всё‑таки вторичный момент. Потому что, ещё раз подчёркиваю, суровость наказания никогда не была главным критерием. Да, некоторые страны расстреливают чиновников на площадях, но у нас немножко другое общество. Я не думаю, что Вы меня к этому призываете, но просто потому что у нас другое общество, хотя иногда руки чешутся сделать что‑нибудь подобное. Но это уже эмоции.
Штраф – очень хорошая штука. Мы придумали этот штраф – кратный. Вот сейчас эти приговоры пойдут с таким штрафом. Знаете, это серьёзная вещь, когда чиновник должен заплатить сотни тысяч долларов или миллионы рублей этого штрафа, причём он должен сделать это именно неотвратимо, из своих доходов, из своей зарплаты, но это серьёзно, потому что это как бы обрубает возможность думать: «Хорошо, ну, поймают, ну, осудят условно, а я выйду, всё достану, и всё будет нормально». Это всё‑таки бьёт по карману, это очень важно. Причём это направлено остриём в конкретного человека. Но неотвратимость, ещё раз говорю, – это, безусловно, обязательное условие для того, чтобы борьба с коррупцией шла более энергично.
Дальше. Вопрос ведь ещё в том, что у нас существуют традиции, к сожалению, весьма негативные в этой сфере. Есть страны, где коррупция постыдна в силу ментальности, религии, чего угодно, а есть страны, где к ней относятся лояльно. Давайте по‑честному скажем, у нас именно такая страна, у нас дать взятку не зазорно никому. У нас люди это легко делают, полагая, что это часть обычных отношений между, допустим, пациентом и врачом, водителем и гаишником. У нас это делают в отношении госслужащих. Это часть ментальности. Такие страны тоже есть, кстати, и в Европе есть, там очень разные страны. Подумайте, например, уровень коррупции в Швеции и в Италии или в Греции. Есть разница? Разные страны. Я никого не хочу критиковать и так далее, но это нужно иметь в виду.
Наконец, крайне важно, чтобы росло количество случаев, то, о чём я говорил, доведённых или до приговора, или хотя бы до суда, потому что это вытаскивает проблему наружу. Могу вам сказать, что с каждым годом количество уголовных дел, возбуждённых и доведённых до суда, растёт, их общее количество – десятки тысяч уголовных дел. Да, для нашей страны можно оценивать по‑разному, много или мало. Видимо, пугает, но не всех. Тем не менее этот рост есть, и он объективный.
И, наконец, отвечая на вопрос о контроле за расходами. В принципе, это, наверное, возможно, но делать это нужно всё‑таки аккуратно. Во‑первых, строго говоря, за незаконные доходы и, стало быть, незаконные расходы нужно судить не только чиновников. Просто чиновники на плаву находятся, они в глаза бросаются.
В этом году у нас будет самая низкая инфляция за всю современную историю нашей страны – в районе семи процентов. Напомню, что20 лет назад было полторы тысячи процентов.
Во‑вторых, у нас, в общем, довольно тяжёлая ситуация с традициями по контролю за всякого рода расходами, тратами и так далее. И когда, допустим, кто‑либо будет принимать такое решение, я считаю, нужно озаботиться как минимум одним – чтобы это не превратилось в способ той же самой коррупции. Мы же понимаем, что это такое. Одно дело – это контроль доходов. Я об этом довольно много думал, это же не просто так. Контроль доходов – да, чиновники могут скрывать. Продекларировал он доход пять миллионов рублей, а все знают, что на самом деле у него доходов больше: дома, машины.
Но это некомфортная ситуация уже, ты декларируешь одно, а живёшь по‑другому. И поэтому я считал очень важным, чтобы чиновники всё‑таки декларировали свои доходы. И сейчас это делается, свои и своей семьи, ближнего круга, что называется. Это делается, и это хорошо, даже несмотря на то, что кто‑то скрывает свои доходы, кто‑то на родственников записывает, на друзей и так далее.
Это, я считаю, должно быть обязательно по отношению ко всем чиновникам, и чиновникам муниципалитетов, и министрам, и все должностные лица должны это делать, без исключения, и Президент, и Председатель Правительства.
Теперь по расходам. Если мы представим себе ситуацию о том, что соответствующие расходы должны подкрепляться доходами, всё с такой человеческой точки зрения выглядит вроде бы правильно, а с правовой – очень сложно. Представим себе, допустим, есть человек, у которого доходы, мягко говоря, не совпадают с расходами. К нему приходят представители органов власти и говорят: «Почему ты столько тратишь?» – «Но я всю жизнь копил». Как вы это опровергнете? «У меня родственники, которые мне деньги дают. Пойдите, спросите». Они говорят: «Да, дали ему».
Это может превратиться либо в сведение счетов, к сожалению, в наших условиях, либо в такую систему, которая сама будет провоцировать коррупцию: ты много тратишь, поделись с нами, иначе мы будем преследовать тебя за большие расходы. Именно это, на мой взгляд, является наиболее сложным в реализации задачи контроля расходов.
И, наконец, самое последнее по этому поводу. Стран, где контролируются расходы, очень немного. Надо контролировать, на мой взгляд, прежде всего доходы, но вынимать всю душу, так, как это делают европейцы, американцы. Чуть-чуть что‑то сокрыл, за это – бац – и уголовная ответственность. Они боятся пропустить 10 долларов в отчётности, потому что затаскают по судам, возбудят уголовное дело. Поэтому всё скрупулёзно декларируют. Там налоговые проверки очень жёсткие. Это, мне кажется, всё‑таки более правильный путь.
А.Абдулов: Дмитрий Анатольевич, сегодня государство уделяет много времени и сил улучшению качества жизни, укреплению здоровья населения. В этой связи как увязывается качество жизни с сегодняшней системой оплаты больничных листов, когда человек, имеющий даже большой стаж работы, не получает стопроцентной компенсации, и многие люди вынуждены ходить больными на работу…
Если приезжие приехали вообще без разрешения, они будут депортированы – и в этом смысле мы будем вести себя предельно чётко, пусть никто не сомневается.
Д.Медведев: Большой стаж – это какой?
А.Абдулов: Скажем, 20, 30 лет, и на больничном они не получают стопроцентной компенсации.
Д.Медведев: Это не совсем так. Я скажу.
Это, конечно, тема, которая очень многих людей волнует. У нас прежняя система компенсации по листку нетрудоспособности, или по больничному листу, как его тоже называют, конечно, была несколько иной. Сейчас действует следующая, если я правильно помню. При стаже до пяти лет – 60 процентов утраченного заработка, от пяти до восьми лет – 80 процентов, а при общем стаже трудовой деятельности свыше восьми лет – 100 процентов заработка.
Но при этом лимитируется верхний размер заработка, потому что, понимаете, сейчас же доходы – не чета советским, 200, 300 рублей советский человек получал, ну 500 рублей профессор получал, большие деньги были, и всё это государство могло компенсировать.
Представим себе ситуацию, когда речь идёт о высокооплачиваемом менеджере, у которого зарплата, например, миллион долларов в год, он всё время находится на больничном листе, и при этом у него есть восемь лет стажа. Но это было бы не очень справедливо – требовать от государства, в конечном счёте, от системы социального обеспечения и, соответственно, от работодателя, чтобы он получал такие компенсации.
Поэтому у нас верхний предел компенсации зафиксирован на не очень высоком уровне, но всё‑таки на уровне, который выше, чем средний доход по стране, – 34,5 тысячи рублей. Вот это компенсируется в размере 100 процентов при стаже более восьми лет. Я не могу сказать, что это сверхсправедливое решение, но это всё‑таки некая модель более справедливая.
Наша экономика сегодня выглядит гораздо более цельно и более сильно, чем экономика большего количества стран Евросоюза.
И при этом мы ещё за последнее время приняли одно только решение, важное, на мой взгляд, – мы сделали так, чтобы в расчёт, который принимается во внимание при подсчёте компенсации, принимался не один год, а два года, предшествующие страховому случаю, то есть случаю, когда наступает нетрудоспособность. Я, оказывается, трудовое право ещё не забыл.
Н.Грановская: Дмитрий Анатольевич, Вы объявили 2012 год Годом российской истории, и планируется очень много юбилейных торжеств. Вы знаете, что Республика Мордовия готовится встретить великое событие – 1000-летие единения. Зная Ваше трепетное отношение к таким мероприятиям и пользуясь случаем, этой минутой, я приглашаю Вас к нам в новый Саранск, посмотреть его, он замечательный.
Д.Медведев: Спасибо большое.
Во‑первых, мне приятно, что Вы меня приглашаете, до этого меня пригласил руководитель республики. И не скрою, я с ним обсуждал и собственно само празднование, мы даже некоторые формулировки с ним уточняли.
Я с удовольствием приеду, давно у вас не был, и, к сожалению, в силу разных причин у меня поездка сорвалась, но надеюсь, что получится приехать. А то, что у вас хорошие изменения, я знаю, коллеги рассказывают.
Н.Грановская: И ещё похвастаюсь, если можно, в Мордовии растёт рождаемость. У меня, кстати, двое сыновей, младшему – 4,5 года…
Д.Медведев: Поздравляю Вас, это здорово.
Н.Грановская: Спасибо. И в республике очень много молодых семей, которые планируют улучшать нашу демографическую ситуацию. И мне бы хотелось задать вопрос: как в дальнейшем государство будет их поддерживать?
Важна неотвратимость наказания, а не реальный срок – это показывает вся уголовно-правовая статистика. Важно, чтобы возбуждённое дело доходило до суда и заканчивалось обвинительным приговором.
Д.Медведев: Вы знаете об инструментах поддержки, и всё‑таки, для того чтобы картина была полной, я скажу. Мы по‑хорошему, по‑серьёзному занялись этой проблемой лет пять назад. Знаете, мне просто, честное слово, в человеческом плане приятно, что я стоял у истоков создания программы, национального проекта «Здоровье» и поддержки демографии.
И критики я много слышу: «Всё равно умираем, всё равно страна уменьшается, вы ничего не сделали!» Пусть это останется на совести тех, кто так говорит. У нас в подавляющем большинстве регионов существенно выросла рождаемость. Некоторые регионы просто растут уже в плюс. Кстати сказать, и Башкортостан, где мы присутствуем, и другие, кстати, регионы такие тоже есть. Это означает, что рождаемость существенно выше смертности.
Мы увеличили срок жизни людей. Честное слово, это очень приятно! Что бы там ни говорили про статистику, но когда мы начинали всем этим заниматься, продолжительность жизни мужчины в нашей стране была 59 лет. Катастрофа просто! А женщин, если я не ошибаюсь, – 67, наверное. Сейчас даже мужчины дотянули почти до 65 в среднем, а женщины вообще молодцы, женщины вышли почти на уровень европейской продолжительности жизни – 74,5 года! Это прекрасно! Мне это доставляет удовольствие. Я много раз это говорил, и ещё раз сказал.
Теперь по поводу поддержки материнства и детства. Всё началось, помимо традиционных пособий, конечно, которые мы имеем и которые мы будем увеличивать в соответствии с инфляцией, по возможности в целом будем увеличивать, всё началось с материнского капитала. Долго обсуждали эту тему. Хочу сказать, что тоже попали, потому что реально вклад материнского капитала оказался весомым.
Я помню, как нас, а именно вашего покорного слугу и Владимира Владимировича Путина некоторые коллеги по Правительству убеждали, говорили: «Нет, это не будет работать, потому что наших женщин, а это женщины всё‑таки такой в основном европейской ориентации, рублём на это дело не сподвигнешь». Значит, мы считали, что это всё‑таки не так и что материальное стимулирование в нашей стране, пока не очень богатой, имеет значение.
И мне кажется, что это состоялось, не только это, но в комплексе это всё‑таки оказалось важным. Помимо материнского капитала, который все женщины в основном вместе с мужьями, видимо, тратят на жильё, хотя есть и другие представления, мы внедрили идею так называемого регионального материнского капитала. Тоже очень хорошая вещь. По‑моему, в прошлом году мы её сформулировали, и я об этом сказал в Послании. В нашей стране 50 тысяч – самый маленький региональный капитал и 350 тысяч на федеральном уровне – самый большой. В этих границах – это добавка, которая тоже может расходоваться на самые разные существенные вопросы.
Женщины, которые имеют несколько детей. Мне очень хотелось поддержать уже не вторые рождения, а третьи рождения, потому что, напомню, мы подсчитывали, для того чтобы выйти на позитивный демографический тренд, каждая женщина у нас должна иметь где‑то около двух детей, два ребёнка на одну семью. У нас сейчас, по‑моему, то ли 1,6, то ли 1,7, то есть мы не дотягиваем до этого в среднем.
Жизнь гражданского общества и политическая жизнь – это очень близкие сферы, но несовпадающие, потому что политическая жизнь проходит в определённых рамках. Мне кажется, когда мы научимся понимать эти вещи, у нас будет развитое гражданское общество.
Поэтому нужно простимулировать третье рождение. Придумали идею предоставления земельного участка. Сейчас федеральный закон принят, в регионах все законы должны быть приняты по‑хорошему до конца года с тем, чтобы всё‑таки давать землю за третье и последующее рождение. Все эти инструменты останутся, может, чего‑нибудь новое ещё придумаем.
И самое последнее, просто у меня тоже довольно живые воспоминания об этом. Когда я рассказываю про этот материнский капитал, например, или про какие‑то наши другие способы поддержки нашим коллегам не из самых отсталых стран, а в основном из стран Евросоюза, они просто открывают рот. Нигде такого нет, чтобы, например, сумма в 10 тысяч евро давалась за рождение второго ребёнка. Нигде этого нет, ни одной страны нет, найдите хоть одну. И мне приятно, что это так.
А.Кириллова: Поднятие уровня Чебоксарской ГЭС до проектной отметки, вопрос этот давний…
Д.Медведев: Давний, знаю этот вопрос.
А.Кириллова: …обсуждаемый в нескольких поволжских регионах. Тем не менее последнее слово в решении этого проекта с 30-летней историей всё‑таки в руках руководства страны. Дмитрий Анатольевич, всё‑таки каким оно будет, это важное решение, для Чувашии и, думаю, для наших соседей в том числе?
Д.Медведев: Очень важная, серьёзная тема. Не скрою, встречаясь с руководителями наших приволжских территорий, естественно, эта тема поднимается и в Чувашии, и в других местах. Как Вы понимаете, позиции разные.
Тема, если я правильно помню, возникла в конце 60-х годов, когда создавался гидроузел, и в конечном счёте – это был 67-й или 68-й год – всё это было выведено на более низкую отметку, не 68 метров, а 63. На самом деле это всё равно аномальная ситуация. Не буду перипетии все пересказывать, вы не хуже меня знаете.
У нас дороги – это жизнь, и дорожная сеть у нас самая большая в мире должна быть. Считаю, что подъездные пути нужно финансировать в режиме совместных вкладов Федерации и региона. Будем это делать.
Последний раз к этой теме я обращался в августе, когда проводил совещание в Астрахани и дал поручение завершить окончательную доработку вопроса, именно в проектном плане завершить и передать в Главгосэкспертизу. И уже она должна будет окончательно ответить на этот вопрос, но ответить, извините, юридически, потому что мы не можем принять решение, которое будет иметь катастрофические последствия. Это же понятно, иначе это давным-давно бы решили. Пусть, наконец, определятся и сформулируют позицию. Надеюсь, что это будет сделано в самое ближайшее время. После этого мы уже, соответственно, примем окончательное решение. Поручение на эту тему дано, и оно сейчас отрабатывается.
Д.Пархоменко: Дмитрий Анатольевич, мы с коллегой Максимом Урмашевым из «Волжской коммуны» когда обсуждали, какие вопросы хотели бы задать, сошлись в одном беспрекословно. Я думаю, самарцы нас поддержат. Коллеги, может быть, удивятся.
У нас в Самаре есть метро, но дело в том, что многие самарцы им не пользовались никогда. Я очень редко в нём бываю, например, и не потому, что езжу на машине, а потому, что девять станций, расположенные в спальных районах, не соединены ни с административно-культурным центром, ни с вокзалом.
Д.Медведев: А Вы в спальном районе живёте?
Д.Пархоменко: Да. Но мне неудобно ездить на работу, туда нет линии метро. Дело в том, что прекратилось несколько лет назад федеральное финансирования метростроя, у нас темпы сейчас замедлились, самостоятельно не тянем. Думаю, и коллеги из городов-миллионников, где есть метрополитен, который должен развиваться, тоже меня поддержат. Будет ли возобновлено федеральное финансирование метростроя в крупных городах?
Д.Медведев: Во‑первых, считаю, что Ваш вопрос абсолютно правильный именно потому, что он касается не каких‑то специальных интересов корпорации – журналистской или какой‑то другой, а касается огромного количества людей, которые живут у вас, да и в других городах. Метро для нас – это не роскошь. Я, например, когда в Петербурге жил, очень много пользовался метро, потому что я жил в одном спальном районе, а университет, в котором я учился, а потом работал, находился в другом районе, и добираться до него иначе просто невозможно было.
Мы считаем, что за последнее время всё‑таки метростроение в нашей стране не прекратилось, а, наоборот, стало развиваться. Но очень жаль, что удар по метрострою был нанесён кризисом. Если я правильно помню, где‑то то ли с 2010-го, то ли с 2009 года прекратилась федеральная поддержка строительства метро.
Какое общество, какие люди, таковы и коммуникации между ними. Если сравнить эти коммуникации с тем, что было в 80-е годы, мы сделали колоссальный шаг вперёд.
Напомню, само по себе строительство отнесено к компетенции субъектов Федерации, то есть это не федеральные расходы, а расходы регионов. Это, кстати, опять же к вопросу о том, как распределять те же самые расходы, потому что это очень немаленькие расходы для любого города, а не так давно о метро мы говорили применительно к Москве, они вообще там хотели бы… Ну, Москва, у них доходы большие, это понятно, тем не менее там и население под 15 миллионов человек с приезжими, и нужно строить десятки станций ещё.
Короче говоря, тема небезнадёжная. Если всё будет нормально с бюджетом и с экономикой, то, может быть, с 2013 года мы вернёмся к вопросу о софинансировании соответствующих проектов. Поручение соответствующее я давал Правительству. Правительство сейчас это анализирует.
Д.Пархоменко: Спасибо, будем ждать.
М.Стародумов: Дмитрий Анатольевич, у меня вопрос о жилье. У нас в области уже не один год довольно успешно реализуется программа «Сельский дом», с помощью которой особенно молодые жители села могут построить собственный дом. Там кто на что потянет, там низкая процентная ставка и так далее.
Меня интересует, на уровне государства что‑либо подобное планируется, и как вообще будем решать жилищный вопрос?
Д.Медведев: Мне жаль, конечно, что этот вопрос в такой редакции поставлен, хотя, конечно, это нормально, потому что всегда нужно обострять. Ну что значит – планируется? Мы столько уже денег на это потратили. На самом деле ведь программа «Социальное развитие села», если я не ошибаюсь, идёт с 2003 года.
И в основном эта программа направлялась именно на строительство домов в сельской местности для специалистов, для тех, кто приезжает работать на село, или тех, кто там родился и трудится, вернулся на село после университета. В общей сложности только за несколько лет там было потрачено на эту программу порядка 25 миллиардов рублей, то есть где‑то под миллиард долларов, немало вообще на самом деле. И дальше эта программа идёт, она будет сохраняться ещё несколько лет.
Нужно создавать правильные инструменты для социально ориентированных неправительственных организаций. Чтобы они получали льготы и эти деньги тратили прозрачно на стариков, на детей, на инвалидов. Это и есть гражданское общество.
У нас есть ещё одна программа – это программа развития сельского хозяйства. Там тоже есть этот элемент. Поэтому мы обязательно продолжим возможности по софинансированию строительства на селе. Как это можно делать? Это делать можно несколькими способами.
Способ номер один – это когда соединяются федеральные средства, что мы делали на селе и сейчас делаем, средства региона и средства работодателя, а в определённых случаях ещё и средства самого гражданина. В равных пропорциях, соответственно, все эти расходы покрываются или финансируются. За счёт этого мы улучшили жилищные условия в общей сложности нескольким десяткам, тысячам наших граждан, которые приезжают трудиться на село.
Кроме такого способа нужно ещё, конечно, просто внедрять и сельское кредитование в самых разных формах, сельскую ипотеку, если хотите. Только нужно это делать приблизительно так же, как я сегодня говорил про врачей и учителей. Невозможно от селянина требовать, чтобы он платил 30–40 процентов вступительного взноса, хотя, допустим, расценки на строительство жилья на селе меньше, чем в городе, и потом ещё платил бы, допустим, ипотечную ставку 12–13 процентов. Это очень тяжело для селянина. Поэтому нужно дотировать и ипотечную ставку, и первоначальный взнос. Такие программы по селу должны быть разработаны по всей территории. Я считаю, что это крайне необходимо.
Вообще, завершая, может быть, сегодня разговор про жильё, хотел бы сказать, что, конечно, жилищный вопрос остаётся самым главным для граждан нашей страны. И кто бы ни занимался этим вопросом, кто бы ни пришёл, в конечном счёте, к управлению нашим государством, Правительством, эта тема всё равно будет актуальной ещё, думаю, минимум лет 10–15, пока мы не выйдем на определённый сбалансированный уровень. Она и потом, конечно, будет актуальной, но это уже в смысле улучшения жилищных условий, а сейчас у нас есть огромные пробелы.
Здесь неплохо у вас в целом всё обстоит. Я только что в Якутске был, коллеги здесь говорили, там люди в бараках живут, просто в трущобах, по сути. И причём там минус 30, минус 40, минус 50 градусов! Как поставили когда‑то на сваях, так и живут. Какие можно задачи решать до тех пор, пока люди в таких условиях пребывают? Поэтому нужно на это тратить деньги обязательно, планировать и тратить деньги: и федеральные деньги, и региональные, и муниципальные – все должны в этом соучаствовать, и граждане тоже.
Потому что бесплатного жилья практически нет, да это и не очень правильно. Каждый человек должен планировать свои какие‑то копеечки вложить в жильё, потому что это основное благо, но эти вложения должны быть для него по силам. То есть нельзя требовать, чтобы гражданин, допустим, полностью разделся и занимался только жильём. Конечно, это невозможно, но свой вклад он должен вносить, иначе это не ценится. Как в наших некоторых подъездах, когда заходишь и понимаешь, что всё вокруг бесплатное.
И.Акимова: У меня вопрос после такой жилищной важной проблемы, может быть, покажется несколько легковесным, тем не менее мне кажется, что это очень важно. Гражданское общество. Мы все понимаем, что мы его строим.
За счёт софинансирования строительства на селе мы улучшили жилищные условия нескольким десяткам, тысячам наших граждан, которые приезжают трудиться на село.
Д.Медведев: Почему легковесный? Наоборот, сложный.
И.Акимова: Такая сфера, немножко нематериальная. Мы строим его, но мы как‑то начали его строить с крыши, вернее, сверху. Органы власти разных уровней создают палаты, общественные, наблюдательные советы…
Д.Медведев: У нас всегда так было.
И.Акимова: Да. Этим самым, мне кажется, мы как‑то дискредитируем, что ли, может быть, грубо скажу, но дискредитируем саму идею. Потому что народ безмолвствует, пассивность общественная, если исключить интернет-сообщество, вернее, какую‑то его часть, абсолютно безразлично к общественно-политической жизни.
На Ваш взгляд, что должно случиться, чтобы это переломилось, чтобы народ действительно почувствовал, основная масса людей, которые не сидят в интернете, не ругают власть, а основная масса людей почувствовала себя этим самым сообществом? Есть ли такая сила? Что должно случиться? Будете ли Вы об этом говорить в своём Послании Федеральному Собранию, и когда его можно ждать?
Д.Медведев: Спасибо за такой уже более глобальный вопрос, они тоже должны звучать. Хотя могу сказать, что всегда, когда я с региональной прессой общаюсь, вопросы в основном звучат предельно конкретные, приземлённые, и я считаю, это правильно, потому что вы именно региональная пресса, вы близки людям. И это нормально, в этом ваша миссия, поэтому вас читают и вас ценят. Но и общие вопросы тоже важны.
По поводу гражданского общества. Можно по‑разному оценивать его состояние. Я всегда говорю так, и сегодня эту формулировку воспроизведу, потому что считаю, что она точная: «Уровень развития нашего гражданского общества соответствует самому обществу». Какое общество, какие люди, таковы и коммуникации между ними. Если сравнить эти коммуникации с тем, что было в 80-е годы, наверное, мы сделали колоссальный шаг вперёд. Если сравнить нас опять же с какими‑то наиболее продвинутыми европейскими государствами, наверное, мы отличаемся от них.
Я в данном случае говорю даже не про интернет-сообщество, не про тех, кто находится в постоянных общениях, в социальных сетях, а я говорю скорее про то, о чём Вы спросили, про общее отношение. Мне кажется, это, в конечном счёте, будет зависеть от того, насколько граждане воспринимают общественные проблемы как свои.
Нужно продумать, как будет работать «почтовый организм» в ближайшие годы. Во многих частях нашей страны почта является уникальным, эксклюзивным способом доставки почтово-телеграфной корреспонденции.
Мы по‑разному относимся к неправительственным организациям: кто‑то их любит, кто‑то считает, что они бессмысленные, кто‑то вообще считает их чуть ли не врагами власти и народа, потому что они существуют на иностранные деньги и так далее. Но ведь во всём мире неправительственные структуры выполняют одну, но очень важную миссию – они помогают решать государству те задачи, которые государство не может поднять.
То государство, которое пытается за всех всё решать, – это очень слабое государство. Мы, кстати, такое государство имели когда‑то, которое всё регулировало сверху донизу, определяло параметры жизни, определяло, как кому в брак вступать, не в юридическом смысле. Короче говоря, такое государство, я считаю, мы уже должны забыть. Мы должны создать такое государство, которое будет позволять гражданскому обществу развиваться по своим законам.
Приведу конкретный пример: Сочи, Олимпиада. Мы тратим большие деньги, надеюсь, будет красивый спортивный праздник, все будем смотреть, но в то же время это колоссальная, очень трудная задача. Я не стройку имею в виду, хотя она там страшно тяжёлая. Работа на Олимпиаде – это работа десятков тысяч волонтёров, добровольцев. У нас никогда никаких волонтёров не было.
Волонтёры – это вообще какие‑то опасные люди, которые могут что‑нибудь сказать, что‑нибудь не то сделать. У нас нет опыта создания этого волонтёрского движения. Это отдельная культура, когда ты приходишь и работаешь бесплатно на государство, но самое главное – на самих себя, на людей.
У нас в какой‑то момент начали царствовать такие примитивно-рыночные подходы: «Куда идти, чего‑то делать. Деньги будете платить? Нет, не пойду. У нас же рыночное общество, ничего – значит, ничего делать не буду». Так во всём мире не делается. Очень многие виды общественной нагрузки, деятельности люди делают по велению сердца, но только это нужно правильно организовать.
Другой пример. Сбор денег для инвалидов, престарелых людей – не только государство эти задачи решает, ни одно государство не имеет таких возможностей. Даже самые крупные экономики, самые великие экономики это не могут делать. Но для этого нужно создавать правильные инструменты для социально ориентированных неправительственных организаций. Это и есть гражданское общество, чтобы они получали льготы, чтобы они эти деньги тратили прозрачно на стариков, на детей, на инвалидов. Вот это и есть гражданское общество.
Поэтому гражданское общество – это не только закрытая тусовка, которая обсуждает власть и говорит о том, что кого‑то там в тюрьму посадили, кого‑то не посадили, поэтому мы «против» или мы «за». Это очень масштабное движение людей за преобразования, за нормальную жизнь. Это может быть и политическая активность, но политическая активность, на мой взгляд, должна иметь свои формы.
Надо смелее принимать решения о передаче памятников с федерального на региональный уровень. Мне, как гражданину России, важно, чтобы памятник сохранился, а принадлежит он государству или частной структуре, или региону – это вторичный вопрос.
Жизнь гражданского общества и политическая жизнь – это очень близкие сферы, но несовпадающие, потому что политическая жизнь проходит в определённых рамках. В конце концов, если у тебя есть цель победить на выборах, поменять власть, ты должен действовать в рамках существующего законодательства о политической системе, формировать свою партию или продвигать своих людей в парламент, на должность Президента, на должность сельского старосты, а гражданская активность всё‑таки чуть-чуть другая.
Мне кажется, когда мы научимся понимать эти вещи, у нас будет развитое гражданское общество. Может быть, несколько сумбурно, но тем не менее.
Э.Истомин: Дмитрий Анатольевич, проблема автомобильных пробок актуальна для российских городов.
Д.Медведев: Это правда.
Э.Истомин: И Ульяновск не исключение. Недавно, два года назад, в Ульяновске произошла сдача нового мостового перехода. Может быть, помните, Вы тоже приезжали.
Д.Медведев: С коллегой.
Э.Истомин: Да. Но сейчас появилась новая проблема – подъездные пути, их строительство. Есть ли возможность попасть в федеральную программу?
Д.Медведев: Дороги – наша вечная проблема. Поэтому позвольте я отвечу и на Ваш вопрос, и на близкие вопросы. Кстати, то, что мы тогда поучаствовали в завершении работы над мостом, это очень хорошее событие, мне приятно это вспомнить. Потому что, знаете, что бы там ни говорили, а когда прикасаешься к результатам работы, получаешь от этого большое удовольствие.
Этот мост, его же строили очень долго, Вы лучше, чем кто бы то ни было, знаете, начинали ещё чуть ли не при советской власти и очень долго это тащили. Хорошо, что сейчас появились такие возможности. Кстати, в Якутске тоже принимал участие, может быть, кто‑то из вас видел, в завершении строительства Амуро-Якутской магистрали. Начали строить в 1985 году и построили только сейчас, потому что государство получило деньги. Не всё, что было в советские времена, было быстро. На самом деле даже с 85-го года ничего не могли сделать.
Теперь про дороги, про ситуацию вокруг дорог и подъездных путей. Конечно, на это деньги нужно искать, в том числе и в рамках государственных программ. Мы эти программы будем финансировать. Не скрою, за последнее время мы их, конечно, порезали из‑за кризиса. По мере возникновения возможности, предпосылок будем их реанимировать. Мне всегда очень больно, когда приходится это всё резать, потому что я понимаю, насколько это важно для нашей страны.
Оборонные предприятия – наша гордость, они вызывают особое отношение и у меня как Верховного Главнокомандующего, и у большинства наших людей.
В какой‑нибудь маленькой стране это не так важно, там всего этого хватает, но у нас дороги – это жизнь, и дорожная сеть у нас самая большая в мире должна быть, по‑хорошему. Поэтому всегда очень больно это отрезать. Будем реанимировать.
Если говорить про Ульяновскую область, то у вас, если я правильно помню, даже есть собственный дорожный фонд, который, в общем, насчитывает немалое количество денег. Считаю, что такие задачи надо решать всем миром, и это всегда лучше проходит. Когда ко мне губернаторы приходят и говорят, дайте денег на то‑то, на то‑то, я говорю: «А вы свои 100 рублей дадите?» Говорят: «Дадим». После этого я уже пишу поручение. Потому что все должны понимать ответственность. Когда что‑то на халяву падает, как правило, это не ценится, а когда в режиме софинансирования, это нормально. Поэтому и подъездные пути, я считаю, нужно финансировать в режиме совместных вкладов Федерации и региона. Будем это делать.
И.Аминов: Спасибо.
Д.Медведев: Коллеги, Вам спасибо большое.
