Вопрос: Россия будет одним из главных действующих лиц во время встречи «восьмерки» в Генуе, как это было и в прошлом году. Прежде всего мы хотели бы знать: с какими предложениями Вы едете в Геную?
В.Путин: Во‑первых, все предложения, которые Россия намерена сделать, будут отражены в заключительном документе и согласовываться экспертами. В принципе мы присоединяемся к тем формулировкам, которые предлагаются нашими коллегами, и в общем принимали достаточно активное участие в формулировании этих предложений.
Мы согласны прежде всего с тем, что одной из основных проблем современности является борьба с бедностью. И поэтому готовы принять самое активное участие в дискуссиях на эту тему. Должен сказать, что Россия вносит существенный вклад в это дело, прежде всего в дело облегчения финансового бремени беднейших стран мира.
Мы являемся четвертой страной из восьми по абсолютному списанию долгового бремени с беднейших стран и первой страной по списанию этих сумм в процентном отношении к нашему ВВП. То есть при оказании помощи беднейшим странам по списанию с них долговых обязательств нагрузка на наш собственный бюджет больше, чем у всех других стран «восьмерки». Тем не менее мы считаем, что этот вопрос очень важный, что без его решения мы не сможем решить никаких других проблем, в том числе и в политической сфере.
Если мы не решим проблем бедности, мы не решим проблем и напряженности в мире, не решим проблем фундаментализма и так далее. Поэтому мы готовы присоединиться к определенным инициативам европейских стран, которые направлены на выработку методов борьбы с бедностью. Это касается и развития производства, и инвестиционной деятельности. Это касается открытия своих собственных рынков для товаров традиционного экспорта развивающихся стран. Вопрос в том, в каком объеме и по каким товарным группам. Но должен сказать, что уже сегодня Россией в этом плане многое сделано. И по очень многим товарным группам, товарам традиционного экспорта мы уже открыты.
Разумеется, для нас очень важен вопрос, несмотря на то что на первый взгляд у нас достаточно энергоресурсов, для нас все‑таки важным является вопрос энергетики. Вопрос альтернативных источников, нетрадиционных источников. Но и, конечно, мы планируем обсудить вопросы, не хотим ни в коем случае придавать этому никакого конфронтационного оттенка, но мы готовы будем к дискуссиям и по соблюдению Киотских протоколов, потому что вопросы изменения климата на планете чрезвычайно важны.
Россия придерживается Киотских протоколов. Должен сказать, что после объявления о том, что Соединенные Штаты в одностороннем порядке не будут их соблюдать, позиция России достаточно важна, поскольку на Россию приходится значительное количество выбросов, и нам нужно определить, на каких условиях мы окончательно ратифицируем этот протокол. Протокол будет считаться действующим после того, как к нему присоединится определенное количество стран, производящих определенное количество выбросов в атмосферу. В этом смысле, повторяю, позиция России представляет интерес. Мы понимаем это, и мне представляется важным подискутировать с коллегами по условиям ратификации этого договора.
И, наконец, проблемы генной инженерии и генома человека, клонирование отдельных тканей – это очень важная, актуальная проблема современности. Я думаю, что прогресс нельзя и не нужно останавливать, но с моральными и этическими вопросами, которые возникают в связи с этим, нужно, конечно, разобраться, нужно выработать известные общие правила.
Вопрос: Господин Президент, я хотел бы задать два коротких вопроса о «восьмерке» в Генуе. Первый вопрос такой. Российские средства массовой информации обвиняли итальянцев в том, что встреча «восьмерки» в Генуе не очень хорошо обеспечена с точки зрения безопасности. Я хотел бы спросить: что нового стало известно Вам в этом смысле? И второй вопрос. Я был в прошлом году на Окинаве и очень хорошо помню, что Вы были главным действующим лицом на том саммите. Вы привезли тогда с собой очень важные новости из Северной Кореи. У других участников либо вообще не было никаких новостей, либо, как у Клинтона, были плохие новости. Я хотел бы спросить: приедете ли Вы в Геную с хорошими новостями, с тем чтобы внести вклад, равнозначный тому, который Вы внесли своими предложениями на Окинаве?
В.Путин: Спасибо Вам большое за то, что Вы вспомнили об этом. Надеюсь, Вы меня больше никуда в командировку не посылаете: ни в Корею, ни в другую страну? Но действительно я доволен тем, что после моего визита в Пхеньян начался процесс, я бы не сказал, сближения, скорее, процесс работы с Северной Кореей.
Мне кажется, что изоляция в любом случае гораздо хуже, чем диалог. С тех пор и Канада, насколько известно, и Евросоюз в целом, многие европейские государства, да и Италия начали активную работу с Корейской Народно-Демократической Республикой. Да и Соединенные Штаты активизировали свою работу с Северной Кореей. И сегодня уже не звучит так остро проблема угрозы со стороны Северной Кореи как обоснование необходимости разворачивания национальной системы противоракетной обороны. То есть этот аргумент используется, но уже не так активно.
Я не думаю, что я должен ставить перед собой задачу обязательно привозить какие‑то новости. Мы готовы координировать свои усилия с нашими европейскими партнерами и с Соединенными Штатами, координировать наши усилия в ООН и в рамках «восьмерки». Никаких сюрпризов не ожидается.
Что же касается вопросов безопасности, то я этими вопросами с 1990 года не занимаюсь. У нас есть специальная служба, которая обеспечивает безопасность.
Как вы знаете, я некоторое время назад разговаривал с господином Берлускони по телефону, и он тоже затронул эту тему. Я ему сказал: «Вы хозяин, я Вам полностью доверяю, мы готовы подчиниться всем Вашим указаниям». Я надеюсь, так оно и будет.
Что касается того, чтобы бояться различных деструктивных элементов – бандитов, террористов и так далее, я думаю, что нужно сделать так, чтобы они нас боялись. И не бегать от них, пусть они сами от нас бегают.
Единственное, о чем можно сожалеть, это о том, что наша встреча, наверное, создаст какие‑то неудобства для жителей Генуи. Но я думаю, что итальянцы – люди с современным мышлением. И они нас простят, если, конечно, будут знать, что мы собрались не напрасно, не для того, чтобы потревожить их обычный режим жизни, а для решения каких‑то важных вопросов, решение которых может благотворным образом отразиться на всей Европе, в том числе и на Италии. Мы будем стараться.
Вопрос: Владимир Владимирович, как Вы относитесь к протестам молодежи с применением насилия или без него?
В.Путин: Мне кажется, что в любом демократическом обществе любой человек имеет право на протест. Вообще это неплохо, когда кто‑то имеет возможность заявить свою позицию. Это заставляет другую сторону представить яркие, достаточно убедительные аргументы общественности в правильности своей позиции.
Однако любая позиция и любой протест должны находиться в рамках действующего в той или иной стране законодательства. Нарушение действующих законов должно встречать адекватную реакцию со стороны государства, так как оно обязано защищать и других граждан, а не только тех, кто хочет протестовать. Конечно, совсем недопустим вандализм и крайнее проявление этого протеста. В этом случае органы власти защищают не только участников того или другого международного мероприятия, а прежде всего интересы граждан, где происходит то или другое событие.
Вопрос: Господин Президент, на встрече с Вашим коллегой, Президентом Бушем, которая прошла, по нашему мнению, хорошо, Вы продемонстрировали в отношении друг друга сердечность. Однако факт остается фактом, Соединенные Штаты все еще хотят строить национальную систему ПРО и хотят поговорить об этом также и на встрече в Генуе.
Я хотел бы Вас спросить: как Россия ответит на возможное одностороннее создание Соединенными Штатами национальной системы по ПРО? И второй вопрос: что можно сделать для того, чтобы совместно изменить договор по ПРО, с тем чтобы в нем были учтены те разработки, которые Соединенные Штаты сейчас пытаются сделать, говоря о своем варианте национальной системы ПРО?
В.Путин: Во‑первых, я согласен с Вашей оценкой характера встречи в Любляне. Но для меня лично было важно встретиться с Президентом, выслушать его аргументы, да просто познакомиться.
Понимаете, когда у лидеров двух стран, обладающих таким огромным ядерным арсеналом, складываются доверительные отношения, здесь важно чувствовать человека, важно чувствовать даже интонацию в критической ситуации, интонацию его голоса.
Мы, конечно, говорили по всем проблемам, в том числе и по проблемам глобальной безопасности. Мы не ставили перед собой задачу все проблемы решить и найти какое‑то согласованное решение в двухчасовой встрече. Нам представляется, я уже об этом говорил, что для создания национальной системы противоракетной обороны нет оснований, потому что территории Соединенных Штатов никто не угрожает. А «страны-изгои», о которых идет речь, либо в течение ближайших 25, 30, 40 лет не смогут создать соответствующих ракетных систем, либо вообще никогда не смогут, потому что увеличение дальности полетов имеющейся у них на вооружении ракетной техники имеет определенные границы, и эти границы сегодня уже достигнуты. Это старые ракеты советского производства «Скад», которые сами по себе представляют модификацию немецких ракет «Фау-1», «Фау-2».
Для того чтобы создать современные ракетные системы, нужны не просто новые материалы, новое топливо, новая электроника и новые полигонные испытания. Это говорит о том, что нужна абсолютно другая экономика. Будет ли в этих странах когда‑нибудь современная экономика – это еще вопрос. А если и будет, то будут ли они представлять для нас ту угрозу, которую они представляют в сегодняшнем состоянии? Современную экономику нельзя создать в определенной политической системе. Невозможно. Но думать об этом мы должны. Я думаю, что американцы правы, когда говорят о том, что, несмотря ни на что, мы должны смотреть в будущее. Для нас это имеет существенное значение.
Вы говорите: какой может быть ответ России в случае одностороннего выхода Соединенных Штатов? С точки зрения обеспечения безопасности России односторонний выход Соединенных Штатов из Договора по ПРО нас абсолютно не беспокоит, потому что сегодня испытания показывают, что из всех попыток, как говорят, одна была успешной, а на самом деле, по имеющимся у нас данным, вообще ни одной не было успешной. Даже если будут успешные испытания, и наши, и американские эксперты говорят, что можно будет сбить одну, две, пять, ну двадцать, ну сто ракет, но когда речь идет о тысячах, это просто нереально. Напомню только, что ракеты летят навстречу друг другу со скоростью 15 километров в секунду. Это как пуля.
Поэтому нас, повторяю, не пугает односторонний выход. Мы готовы на сокращение ядерных арсеналов вплоть до 1500 боеголовок к 2008 году, но контролируемых. Потому что, если мы просто скажем, что мы сократили, а никто не может это проверить, это не имеет смысла. Это порождает только подозрение. Поэтому меры доверия контроля, которые прописаны в Договоре СНВ-1, должны быть сохранены в случае сокращения. Но если будет односторонний выход, то тогда вы можете считать денонсированными и Договор СНВ-1, и Договор СНВ-2.
Если это произойдет, то тогда ограничения, накладываемые Договором СНВ-1, уже не будут действовать. А там – главное ограничение, которое заключается в том, что на наземных баллистических ракетах может быть установлена только одна ядерная боеголовка. Но если этот Договор перестанет существовать в результате выхода американцев из Договора по ПРО 1972 года, то тогда Россия получит юридическое право поставить боеголовку не моно, а сразу три, четыре, пять и так далее. Хотя я вам могу сказать, что на первом этапе нам даже это не понадобится. Нет необходимости. Они с помощью ПРО могут перехватить, я повторяю, 10–15 ракет, ну 100 ракет.
Но в чем опасность, мы считаем, не для нас, а для человечества? В принципе следующий шаг – установка этих боеголовок, не моно, а кассетных мультиголовок. И, конечно, это многократно увеличивает возможность прорыва противоракетной обороны. Но так будем делать не только мы, так и другие ядерные страны могут сделать. Это нанесет непоправимый ущерб всем договоренностям в сфере нераспространения.
Все страны, которые сегодня вынуждены считаться с этим режимом, созданным в мире, сразу же могут объявить себя ядерными странами. Будут придумываться и другие способы доставки средств массового уничтожения к территории потенциального противника, потому что система национальной ПРО, любая система противоракетной обороны противодействует только баллистическим ракетам, а есть и другие способы доставки ядерного оружия. Значит, ядерные державы будут сейчас выдумывать, что сделать еще. И гонка вооружений просто может выйти из‑под контроля.
У нас очень много оружия и так накоплено, не потребуется дополнительных каких‑то крупных вложений финансовых. Но возникает чувство тревоги, потому что мы ядерная держава. На нас огромная ответственность лежит за судьбы человечества. Есть чувство тревоги, что будет происходить дальше.
Что можно было бы предложить взамен? Допустим, что исходная позиция у нас с нашими американскими партнерами близка. Мы считаем, что нужно думать о будущем, о будущих угрозах, нужно, не разрушая ничего из того, что было достигнуто до сих пор, оценить (это уже ответ на вторую часть Вашего вопроса), где реально существуют угрозы, какие они. Что я имею в виду?
У кого есть ракеты, какие ракеты, какой дальности, куда они могут полететь, и на этих ракетоопасных направлениях выставить систему обороны. Это могут быть наши ракетные системы С-300, могут быть американские, какие угодно, дело не в этом. Примерно это мы предлагали Европе вместе посмотреть. Это же мы предлагаем обсудить и нашим американским партнерам.
Кроме того, дальше продвигаться по сокращению ядерных арсеналов и создать условия, при которых никто бы не смог вывести оружие массового уничтожения или его компоненты в космос, исключить милитаризацию космического пространства.
Я понимаю, что если это запланировано в бюджете какой‑то страны, 7 миллиардов на эти испытания, то они должны быть истрачены. Но ведь до сих пор испытывали без нарушения Договора по ПРО 1972 года. В самом Договоре заложен механизм его модернизации, и эта модернизация имела место. Но, естественно, ни я, ни какой‑либо другой государственный деятель России никогда не примет решение, которое бы противоречило интересам национальной безопасности нашей страны.
Мы будем внимательно следить за тем, что происходит. Мы будем терпеливо вести переговоры, и я очень рассчитываю на то, что та очень благоприятная атмосфера, которая сложилась в наших отношениях с Президентом Бушем, позволит экспертам на своем уровне договориться, понять друг друга и найти приемлемые решения.
Но я считаю, что мы не должны монополизировать дискуссию по этому вопросу. И все ядерные державы имеют право принять в ней участие. И неядерные тоже, потому что это касается судьбы всего человечества.
Вопрос: Господин Президент, я хотел бы спросить, каков характер нового договора, который Вы хотите подписать с Китаем? В частности, складывается ли, на Ваш взгляд, российско-китайское партнерство в контексте Договора по ПРО?
В.Путин: Хорошо известно, что Китай поддерживает позицию Российской Федерации по этому вопросу. Ядерный потенциал Китая и России несопоставим. Я сказал уже о том, что выход США из Договора по ПРО, если таковой произойдет, на нас не так сильно отразится. У Китая ядерный потенциал значительно ниже, чем у нас, и они самостоятельно определяют свою ядерную политику.
В политическом плане у нас очень схожие взгляды по проблеме строительства глобальной безопасности в мире, и здесь мы координируем свои действия.
Вместе с тем договор о дружбе и сотрудничестве, который мы планируем подписать с Китаем, не является какой‑то базой создания военного союза. Мы ни к какому военному союзу не стремимся. И это нельзя рассматривать как какую‑то форму ответа на возможный выход Соединенных Штатов из Договора по ПРО 1972 года.
Больше того, у нас с Италией есть Договор о дружбе и сотрудничестве от 1994 года, а с Китаем нет. Но ведь никто же не рассматривает Договор с Италией от 1994 года о дружбе с Россией как ответ на возможный выход Соединенных Штатов из Договора по ПРО. А между тем с Китаем у нас тысячи километров совместной границы. Это наш ближайший, очень крупный сосед. Этот договор создаст базу для развития экономических отношений, отношений в сфере культуры, образования, сотрудничества в других областях.
Вопрос: Господин Президент, как Вы оцениваете Папу Иоанна Павла II? Считаете ли Вы, что после поездки на Украину его мечта посетить Россию более осуществима?
В.Путин: Я считаю, что Папа очень много делает для развития Римской католической церкви. Больше того, он вносит очень существенный вклад в укрепление международного мира. И мне кажется, что его поездки в восточноевропейские страны, в том числе на Украину, несут в себе положительный заряд.
Я могу разговаривать с Папой только как с главой государства. Как христианин, я должен разговаривать с Патриархом Московским и всея Руси Алексием, потому что я православный. Мне бы очень хотелось, чтобы отношения между Русской православной церковью и святым престолом развивались позитивно. Я на этот счет разговаривал с Папой и неоднократно разговаривал с Патриархом Московским и всея Руси.
В.Страда: Считаете ли Вы, что было бы разумным и правильным предать останки Ленина земле? Когда, по‑вашему, это мероприятие, скажем так, осуществимо?
В.Путин: Я думаю, что это проблема, которая возникла и была создана не нами. Она лежит, конечно, в эмоциональной плоскости, даже если кому‑то хотелось сегодня представить ее как политическую. Она лежит в эмоциональной плоскости, потому что люди старшего поколения как бы ассоциируют свою жизнь с известной общественной формацией и с именем Ленина.
Я думаю, что решение любой проблемы, в том числе и этой, оно должно происходить таким образом, чтобы не нарушать определенного консенсуса в обществе, не взрывать общество изнутри, а этот консенсус, как Вы чувствуете, в России налажен, и я им очень дорожу. Потому что он помогает сегодня проводить решения и на моем уровне как главы государства, и на уровне парламента, которые модернизируют страну и которые постепенно будут вести к изменению ментальности основных групп населения России. И когда я увижу, что подавляющее большинство населения хочет этого, тогда это может быть предметом дискуссии. Пока я этого не вижу – это не обсуждается.
В.Страда: Спасибо за обстоятельный ответ.
Господин Президент, Вы высказывались против отмены моратория на смертную казнь и вообще против смертной казни. Прекрасно, но митрополит Кирилл и Александр Исаевич Солженицын считают, что смертная казнь сейчас в России необходима. Как Вы смотрите на это расхождение мнений и вообще как Вы оцениваете позиции политические, общественные позиции Александра Исаевича?
В.Путин: Вы знаете, Александр Исаевич очень самобытный человек. Он очень глубоко знает историю Российского государства и очень тонко чувствует то, что происходит в стране. Я был удивлен, когда встречался с ним, его оценкам. Я считал, что он как бы в практическом плане не занимается текущей политической работой, и не ожидал, что он, повторяю, так тонко улавливает некоторые вещи, которые в обществе и в государстве происходят.
Я не думаю, что он ориентируется на общественное мнение в данном случае, это его собственная позиция. Он привык высказывать свою собственную позицию. По этому вопросу можно было бы долго спорить, в том числе и с ним. Я думаю, что он опирается на известные российские традиции, в том числе традиции назначения и применения наказания. Но я исхожу из того, что некоторые традиции нужно менять в соответствии с тем, что меняется время, в котором мы живем.
В.Страда: Очень хорошо.
В.Путин: Спасибо.
Ф.Драгосей: Поскольку я здесь являюсь постоянным корреспондентом, я задам Вам вопрос не совсем приятный: Чечня и отношения России со всем миром и свобода печати в России. Россия никак не может решить чеченский вопрос. В принципе Россия пользуется солидарностью всех западных стран в решении этой проблемы, которые пытаются сделать все, для того чтобы помочь России уважать права человека.
И второе: может ли нынешнее руководство России освободиться от групп олигархов, которые ранее присутствовали в российской действительности, не зажимая средства массовой информации.
В.Путин: Первый вопрос: Вы сказали, Россия никак не может решить чеченскую проблему. А Вы можете решить балканскую? В основном НАТО пытается решить, причем с помощью бомбардировок. Вы считаете, что там можно применять силу, а здесь нельзя? Но если так, то Вы считаете, что где‑то можно. Но если вообще можно, то почему именно в Чечне нельзя?
Я Вам могу сказать следующее. Россия пыталась решить эту проблему с помощью силы, когда эта проблема была в плоскости национальной независимости Чечни. И Россия не смогла это решить, и Россия согласилась с требованиями чеченского народа. Но сам чеченский народ оказался жертвой мусульманского фундаментализма. Именно поэтому сегодня то, что мы делаем в Чечне, пользуется достаточно широкой поддержкой в российском обществе, потому что, столкнувшись с агрессией с территории Чечни исламского фундаментализма, мы вынуждены были защищать свою территориальную целостность.
То, что сегодня происходит на Балканах, напоминает мне умиротворение агрессора в конце 30-х годов. Мы пытаемся постоянно уговорить с помощью современной морали людей, которые поставили своей задачей решить свои политические вопросы с помощью оружия, и мы никогда этого не сможем добиться. Поверьте мне. Россия, к сожалению, вынуждена отвечать на наглость и силу силой. Но хочу подчеркнуть, что наше применение силы там вызвано агрессивными действиями фундаменталистов.
К сожалению, в ходе этой работы мы сталкиваемся и с нарушениями. Это естественно, потому что в условиях борьбы с терроризмом, в условиях совершения терактов, взрывов и нападений, конечно, органы власти действуют адекватным образом, и страдают мирные люди.
Если речь идет о сознательном нарушении закона, то мы привлекаем к ответственности и наших военнослужащих, причем не стесняемся говорить об этом и в общенациональных средствах массовой информации. Но это как‑то очень мало замечается вашими коллегами в Европе, и совсем не замечается то, что фундаменталисты продолжают, разворачивают и расширяют борьбу против собственного народа, постоянно совершают террористические акты в отношении жителей Чечни, мусульманских авторитетов, приверженных традиционным формам ислама, против старейшин, против руководителей различных административных органов из числа чеченского народа. Постоянные убийства происходят, а на это никто не обращает внимания.
Необращение внимания на эти факты – это тоже элемент потворства терроризму. Ведь почему и правильно делают, допустим, американцы: требуют выдачи бен Ладена. Потому что он организатор крупномасштабных преступлений. А мы имеем дело не только с организаторами, но и с исполнителями не менее крупномасштабных преступлений, которые творились на нашей земле. У кого есть моральное право требовать от нас, чтобы мы не боролись с этими людьми? Чем они лучше бен Ладена? Они в контакте, он также их снабжает, они получают от него финансовую поддержку, материальную. Они проходят подготовку в его лагерях в Афганистане. Это одна и та же компания.
Да, теперь средства массовой информации. Вы знаете, не может быть никакого будущего у общества, где нет свободных средств массовой информации. Это непреложный факт. Можно ли избавиться от олигархических групп, не атакуя средства массовой информации? Конечно, можно. Но нужно отделять олигарха, который рассовал по карманам свыше миллиарда долларов, не хочет их отдавать, а пытается использовать подконтрольные ему средства массовой информации в качестве инструмента шантажа государства, который хочет перенести свои коммерческие отношения в плоскость взаимоотношений государства с творческим коллективом или в политическую плоскость. Но самое главное, чего у нас до сих пор нет и что мы должны создать для того, чтобы обеспечить независимость прессы, – создать экономические условия, в рамках которых средства массовой информации могли бы функционировать как самодостаточный бизнес.
По сути, у нас сегодня такие экономические условия не созданы. И вот в этом самая главная проблема. До сих пор нет достаточного налогового режима, нет соответствующих установок, касающихся аренды помещений. Таможня создает многие проблемы для печатных СМИ и так далее, и так далее. Если мы создадим благоприятные бизнес-условия, тогда можно говорить о том, что будет функционировать нормальным образом независимая пресса.
Вопрос: Господин Президент, я хотел задать Вам последний вопрос. Это вопрос, который связан с темой, которую мы затронули с господином Громовым, и об этом будет идти речь на страницах итальянских газет в ближайшем будущем.
Кто знает Вашу страну и провел в ней некоторое время, знает, что в КГБ служили не только люди в длинных плащах и широкополых шляпах. Знают, конечно же, что в КГБ работала элита общества. Однако Вы лично представляетесь соответствующими средствами как хороший президент хорошей страны – России, а иногда – как плохой бывший сотрудник КГБ.
Я хочу, может быть, задать Вам слишком личный вопрос для Вас. Вы сегодня являетесь Президентом России. Как Вы представляете себе Ваш опыт в КГБ? Как Вы оцениваете его – положительным, отрицательным? Мешает ли он Вашей работе или, напротив, помогает?
В.Путин: Это положительный опыт. Главным образом, я работал в разведке. Окончил контрразведывательную школу, практически сразу был направлен на работу во внешнюю разведку. Закончил разведшколу, а потом работал за границей. Работа в разведке – это прежде всего информационная работа. Это, конечно, очень расширяет кругозор. Это дает хорошие навыки работы с людьми.
А потом, я должен Вам сказать, что вообще Служба внешней разведки еще Советского Союза, там существовала всегда особая атмосфера. В основном же люди жили практически всю свою жизнь за границей. Они видели, что происходит в Советском Союзе, какие идеологические штампы здесь продолжали существовать, как это отражается на экономике, в социальной сфере. Видели реалии западного мира. Это было такое своеобразное сообщество.
Но, я уже тоже об этом говорил, все‑таки значительно положительным, я расцениваю это как положительное, было культивирование любви к Родине, к стране. Это было одной из основных составляющих идеологической работы с персоналом, с сотрудниками разведки. Поэтому, я думаю, не думаю, а уверен, что это было положительным, поэтому он больше помогает, чем мешает.
Но, наверное, будет неправильным забывать, что с начала 90-х годов у меня был другой опыт. 16 лет я проработал в Службе внешней разведки и уже 11 лет работаю в муниципальных органах, в центральных органах управления России. За это время я успел поработать и в университете помощником ректора. Работал в Ленсовете, то есть это как бы городской парламент Петербурга. Потом в мэрии Петербурга – это исполнительный орган. Причем там достаточно долго – свыше пяти лет, около шести лет. Был там первым заместителем мэра города. В мои обязанности входили и вопросы экономики, внешних связей, работа с прессой в том числе.
Работал здесь в Администрации Президента и только потом возглавил Федеральную службу безопасности. Работал Секретарем Совета Безопасности России. Это уже такая чисто политическая должность. Некоторое время был Председателем Правительства.
Я понимаю, что все это достаточно скучно и менее интересно, чем служба в органах разведки. Если понимать под этим «сигатню» по канализационным люкам с пистолетом в руках, то я должен Вас разочаровать: я этим не занимался. Но это была интересная работа, повторяю, она мне много дала с точки зрения расширения кругозора, умения работать с информацией, умения выбирать главное из этой информации, сосредоточить на ней внимание и думать, как использовать эту информацию для решения практических, политических проблем.
Вопрос: Хоть один вопрос о Берлускони, иначе Берлускони обидится. (Смех.) Последний вопрос такой, быстро. Как Вы оцениваете новую внутриполитическую ситуацию в Италии после недавней победы на выборах правоцентристских сил во главе с Берлускони? И вообще, как Вы видите российско-итальянские отношения и в каком направлении, по‑вашему, они могли бы развиваться в будущем?
В.Путин: Уровень российско-итальянских отношений мы оцениваем как очень высокий. Это и в сфере экономики, где мы достигли рубежа девяти миллиардов долларов торгового оборота в прошлом году, это во внешнеполитической сфере, где наши министерства иностранных дел, будучи в постоянном контакте, часто согласовывали свои позиции по многим вопросам, это в сфере культурного сотрудничества.
Я очень рассчитываю на то, что нам удастся не только сохранить этот уровень, но и сдвинуть отношения по всем этим направлениям. Что касается оценки внутриполитической ситуации в Италии, то я Вас прошу на этом вопросе не настаивать. Это не мое дело, это дело итальянского народа. Итальянский народ сделал свой выбор, причем в отличие от других стран здесь не было никаких сомнений и не было никаких споров, все произошло достаточно понятно, ясно, определенно.
Должен сказать, что те идеи, которые считаются правоцентристскими, особенно в сфере экономики, они не только разделяются сегодняшним Правительством России, но многие из этих идей мы проводим в жизнь. И это хорошая база для строительства отношений с новым премьер-министром Итальянской Республики.
Вопрос: Господин Президент! Я хотел бы поблагодарить Вас за то, что Вы предоставили нам такую возможность дать нам это интервью, которого так ждут в Италии и в других странах.
Последняя просьба, личная, господин Президент. Я хочу затронуть экономическую сферу. Могли бы мы оставить Вашим коллегам еще два вопроса, касающихся экономики, если у Вас будет возможность в дальнейшем ответить на эти вопросы до того, как мы опубликуем интервью? И тогда мы будем иметь полную картину.
В.Путин: Задайте эти вопросы сейчас.
Вопрос: Два вопроса, господин Президент.
Первый экономического свойства, по вопросу об иностранных инвестициях и тех мерах, которые предпринимаются Россией против коррупции, против отмывания грязных денег.
В.Путин: Меры борьбы против коррупции. Самые основные меры – это меры экономического характера. Я считаю, что нужно создавать ясную, понятную и прозрачную экономику, максимально разбюрокраченную и либеральную. Так, чтобы от чиновника поменьше зависело принятие решения по конкретному вопросу. И в настоящее время нам удается провести те решения, которые мы перед собой ставим.
Прямо сейчас в Думе принимается во втором чтении пакет законов о дальнейшем сокращении необоснованного вмешательства государства в дела экономики. Это отмена различных сертификатов, лицензирования и так далее. Но какие бы решения ни принимались, они должны быть доведены до конца.
В этом смысле очень важно укрепление судебной системы, в том числе и арбитражных судов. Поэтому мы подготовили и проводим через парламент целый пакет законопроектов по укреплению судебной системы (он проходит, практически принят), где, с одной стороны, повышается роль судьи, значительно будет повышено денежное содержание судейского корпуса, а с другой стороны, повышается ответственность за принимаемые решения. И мы проводим сейчас через парламент закон по борьбе с отмыванием и легализацией доходов, полученных преступным путем. Вот это основные направления, хотя есть и другие.
Вопрос: Еще, самый последний.
В.Путин: Да-да, я прошу прощения. Мы рассчитываем на то, что это создаст и хорошие условия для привлечения иностранных инвестиций. Все это в совокупности с налоговой политикой страны.
Я должен сказать, что у нас самый низкий подоходный налог на физических лиц в стране – 13 процентов, самый низкий в Европе. И будет самый низкий в Европе на прибыль – 24 процента. Закон уже принят в трех чтениях парламентом.
Вопрос: Есть еще время, конечно. Очень важный вопрос, связанный с поднятием подводной лодки «Курск». Я хотел бы спросить: год назад в августе была ли совершена какая‑либо ошибка в тех операциях, которые были связаны с этим трагическим происшествием?
И вопрос, который многие задают: почему Вы ждали несколько дней и лишь спустя несколько дней приехали в Москву?
В.Путин: Ответ очень простой. Вы спросили: правильно ли было все сделано по поводу спасения экипажа? Я не помню, да?
Корреспондент: Да.
В.Путин: Да. Все, что нужно было сделать, все, что спасатели могли сделать, они сделали. Больше того, анализ показывает, что, если бы действовали иначе, даже если бы в этот же день начали обращаться за помощью к иностранным партнерам, оставшихся в живых членов экипажа все равно спасти бы не удалось. Это возможно было сделать только в одном случае, если бы разработчики этой лодки в 80-х годах, когда разрабатывали ее, предусмотрели бы такую нештатную ситуацию и средства спасения в этой ситуации. В этом случае, если бы эти средства сразу применили, тогда можно было, наверное, людей спасти.
Но дело в том, что те средства, которые были предусмотрены для такой ситуации, они были в наличии, были в исправном состоянии, они просто не сработали в этой ситуации. Но они применялись так, как это было положено по соответствующей военной инструкции, а военные, как вы знаете, действуют по инструкции. Повторю: если бы даже в этот же день обратились за помощью к иностранным партнерам, все равно помощь бы не успела. Просто время развития событий это показывает. Поэтому предъявить претензии к спасателям я не могу.
А что касается возвращения в Москву, то это имело смысл только с точки зрения пиара. Потому что, находясь в Сочи, я на такой же связи с Военно-Морским Флотом и со спасателями, как и в Москве. Кроме того, у меня там был запланирован ряд встреч, в том числе с членами Академии наук Российской Федерации. Хотя это не значит, что я не занимался. Я занимался этим каждый день. Качество моего погружения в эту проблему не зависело от моего географического местонахождения. Но те, кто хотел подать это в качестве такой проблемы, сделали это успешно. Признаю.
Должен сказать, что я не ожидал, что это будет использовано таким образом. И должен признать, что в этом смысле, с точки зрения пиаровского обеспечения, это просчет. Но я не очень сожалею об этом, потому что я об этом не думал. Я думал прежде всего о том, что происходит с людьми, с экипажем. И думаю, что в этой ситуации это не самое главное – пиар. Напротив, если бы мое присутствие где угодно – в Москве, в Баренцевом море, в любом другом месте – способствовало бы спасению экипажа, я был бы там немедленно. И сделал бы это немедленно.
Больше того, первым вопросом после того, как я узнал о том, что случилось, как раз и был и к Министру обороны, к Главнокомандующему Вооруженными Силами: чем я могу вам еще помочь, какая вам нужна от меня помощь, что нужно сделать? Скажите, я готов сделать все. Повторяю: если бы потребовалось где‑то быть в этот момент, я бы там был.
Что еще?
Ф.Вентурини: Последний.
В.Путин: Но это самый последний.
Ф.Вентурини: Вы знаете, что журналисты все вруны, поэтому – самый последний. (Смех в зале.)
В.Путин: Я бы не стал делать таких обобщений.
Ф.Вентурини: В принципе мы знаем уже очень хорошо Вашу позицию относительно расширения НАТО на Восток. Я хочу спросить только следующее.
Учитывая Вашу уже известную нам позицию, существует возможность компромисса, если НАТО, скажем, расширится таким образом, что лишь немногие страны войдут в него? Согласитесь ли Вы с таким вариантом? Либо вообще ни при каких обстоятельствах Ваша позиция в отношении расширения НАТО не изменится?
В.Путин: Вам моя позиция известна. Я ее изложу немножко в другом контексте – так, как публично еще ее не излагал никогда.
Мы что хотим добиться? У нас цель какая? Мы все говорим о том, и я это очень часто слышу от своих коллег, и средства массовой информации Запада говорят об этом почти постоянно, все говорят: мы не хотим, чтобы Европа была разделенной, чтобы в Европе были какие‑то невидимые границы и барьеры, новые «берлинские стены», разделяющие континент. Это правильная постановка вопроса. И мы этого хотим. Но когда расширяется НАТО, то граница эта не исчезает, она просто подвигается к нашим рубежам
Мы слышим, что НАТО – больше политическая организация. Но, несмотря на то что она становится больше политической организацией, она тем не менее считает возможным применять силу, в том числе и в Европе, в обход решений Совета Безопасности ООН. Поэтому силовой аспект составляющей НАТО не исчезает.
Что нужно сегодня после того, как мир изменился? Чего мы должны добиться? Мы должны добиться максимального доверия друг к другу на европейском континенте, только тогда изменится реальная жизнь. Этого нельзя сделать, если в Европе будут созданы разноуровневые системы безопасности.
Для того чтобы добиться вот этой одноуровневой системы безопасности – что нужно сделать? Нужно либо распустить НАТО, так же как распущен был Варшавский договор, но вопрос так даже не ставится, либо принять туда Россию, чтобы Россия была полноправным участником в выработке и подготовке решений, а не смотрела на это со стороны, либо создать другой механизм, который объединял бы Европу и создавал бы единое пространство безопасности и доверия. Для этого в свое время задумывалось ОБСЕ.
Но те, кто не хочет создания обстановки доверия на континенте, те направляют деятельность ОБСЕ совсем в другое русло – на Кавказ, в Среднюю Азию, заставляют заниматься второстепенными вопросами, хотя и важными. Но пока мы не добьемся единого пространства безопасности, нам будет очень сложно решать другие вопросы. А как это сделать? Давайте подумаем вместе.
Спасибо. (Аплодисменты.)